Виктор хлопает глазами; он и противится Николаю, и в то же время готов с ним согласиться: резкие слова друга действуют на него отрезвляюще.
Елена ни о чем больше не спрашивает, они с Николаем удаляются, расходясь в разные стороны. Мрак вроде бы еще больше сгустился, как это бывает глубокой ночью, однако молчание города хрупко, уязвимо, слух улавливает массу всевозможных звуков — оказывается, множество народу не спит. Где-то в верхнем конце Александровской ревет грузовик, монотонно рокочет буксир на Дунае, а на станции пыхтит маневровый паровоз. Ночь как ночь, не слышно лишь обычных пьяных выкриков.
Тот, кого они преследовали, опять у них на виду — очевидно, решает, куда податься: к армянской слободе, где лабиринт улочек и задворков может сбить с толку кого угодно (если этот тип учуял любопытных у себя за спиной), или на набережную — там высятся дома богачей, «гражданской» верхушки города, имеющие по два-три выхода. «В одном сомневаться не приходится, — лихорадочно размышляет Николай. — Этот субъект вышел из Общественной… Что он там делал в такую пору?..» Двигаясь параллельно незнакомцу, Елена вдруг вырывается вперед, ее взволнованный, но строгий голос разрывает ночную тишь:
— Эй, постойте!
— Постойте! — горланит и Николай, несколько ошарашенный решительными действиями партнерши.
Неизвестный постепенно замедляет ход, но не останавливается, он определенно хочет добраться до более укромного места.
— Стой, буду стрелять! — кричит Елена, ее тон не оставляет сомнений — если тот не подчинится, она откроет огонь.
— Что вам от меня нужно? — спрашивает незнакомый человек дрожащим голосом.
— Господин Крачунов… — перехватывает инициативу Николай и решительно приближается к нему, не заботясь о собственной безопасности.
— Какой Крачунов, я не Крачунов!
— А кто же вы? — допытывается Елена.
Она благоразумно толкает Николая на кучу песка, возвышающуюся на тротуаре.
Незнакомец останавливается на мгновение — вполне сознательно на освещенном перекрестке, — поворачивается к ним так, чтоб виден был лишь его силуэт, и стаскивает берет с плешивой головы.
— Ну?
После этого он смачно сплевывает, нахлобучивает берет до самого кончика носа и бросает с вызовом:
— Какой еще Крачунов?
Незнакомец уже шагает прочь по самым затененным участкам глухих улочек.
— Нет, это не Крачунов! — убежденно подтверждает Елена. — Крачунова я знаю как облупленного!
— А если мы упустим того? — У Николая руки леденеют от нетерпения.
— Но тогда… — нерешительно начинает Елена. — Тогда это Медведь!
— Кто-о-о?
— Медведь! — задыхаясь, повторяет Елена.
Вряд ли кому-либо из жителей области надо объяснять, о ком идет речь. Медведь — первый помощник Крачунова, самый изобретательный и самый беспощадный палач. Кличку ему придумали жертвы его и сослуживцы: при допросах арестованных он имел обыкновение, подмяв, топтать их своими тяжелыми башмаками, приговаривая: «Медведь навалился, медведь навалился!»
— Сребров, остановитесь! — кричит Елена и бросается ему вслед.
— Остановитесь! — кидается вдогонку и Николай.
Но полицейский бежит со всех ног. На углу улицы он вдруг замирает, резко оборачивается и стреляет.
Где-то захлопывается окно, слышен звон разбитого стекла, кто-то вопит:
— Господи, тут нас перебьют!..
Николай тоже стреляет, он хочет отвлечь внимание полицейского на себя. И добивается своего: пули свистят совсем рядом.
— Ложись! — слышен голос Елены.
Николай мечется как в горячке — кончилась обойма.
И в это мгновение наступает тишина — неожиданная, оглушительная. Словно и стрельбы никакой не было и никто никого не преследовал. «Куда он пропал?» — суетится Николай, вставляя в пистолет новую обойму, и идет в густую тень липы, где затаилась Елена. Их руки соприкасаются — живы! И тут от Торговой палаты доносится вполне мирный звон — один-единственный раз бьют часы.
— Половина, — машинально отмечает Елена. — Но половина какого? Во всяком случае, рассвет еще не скоро.
Они обшаривают глазами видимое пространство, но Медведя нет и в помине.
— Я остаюсь! — категорически заявляет Елена, и слова ее звучат как клятва, а в глазах огонь — Николай видит ее такой второй раз за эту ночь.
— И до каких пор?
— Пока не обнаружит себя.
Николай кладет в ее влажную руку обойму патронов.
— Возьми, может, понадобятся…
Однако он медлит, не решается уйти: как оставить ее одну — хоть и под укрытием развесистого дерева, — на виду у этого матерого волка!