— Жена убитого, — поясняет один из присутствующих. И добавляет, как бы извиняя женщину: — Не ладили они, он был пьяница. И жестоко ее избивал…
— А кем вы им приходитесь?
— Соседи. Услышали ее вопли, прибежали, чтобы их разнять. Но оказывается, тут не просто семейный скандал. Прикончили его…
Кузман заглядывает в дом и тут же выходит обратно, желтый как воск.
— Хотя бы прикрыли чем-нибудь! — возмущается он. — Страшно смотреть.
— Ждали, пока вы приедете и обследуете его.
— Мы не криминалисты! — И склоняется над Стойловым: — Поехали!
Человек с хищным профилем поднимается, при этом у него похрустывают кости — впечатление такое, что он сейчас рассыплется.
— А бай Георгий там? — интересуется он.
Неторопливо, спокойно залезает он в «опель», а по бокам садятся Кузман и Николай.
— Выходит, мы с вами давно знакомы, верно? — устало хмурится Кузман, когда машина, немощно пыхтя, выкатывает на дорогу.
На лице Стоилова выражение досады и упрека.
— Вы были у нас на процессе как свидетель защиты…
— На каком процессе?
— Семь лет назад. Когда судили группу при Трыстеницкой читальне.
— Припоминаю, — вздыхает Кузман. — Как же это мы ни разу не встретились с той поры?
— Через несколько месяцев меня перевели в хасковскую тюрьму. Я прямо из карцера, только вчера оказался на воле… после недельной голодовки.
Николаю становится не по себе — это же надо, они арестовали бывшего политзаключенного! У Областного управления Кузман выскакивает из машины и бежит по лестнице, не заботясь об охране задержанного — он, очевидно, уверен, что тому бежать некуда и незачем. В штабе людно, но он с ходу освобождает помещение от лишних свидетелей.
— Ваше удостоверение? — деловито спрашивает Кузман.
Стоилов пожимает плечами:
— Нет у меня…
— Как же это вы без документов?
— Вот… — Арестованный роется в кармане и вытаскивает сложенную вчетверо бумажку. — Справка о том, что меня выпустили согласно всеобщей амнистии.
Кузман разворачивает бумажку, читает ее и возвращает.
— Ладно, не будем затевать историю из-за какого-то удостоверения… За что вы его?
— За то, что подонок. — Стоилов устало оглядывается. — Я могу сесть?
Он садится, расстегивает свое выгоревшее летнее пальто, закуривает.
— Около часу назад я приехал товарным поездом из Горна-Оряховицы. Со мной было еще несколько политзаключенных. Мне не терпится скорее добраться домой, увидеть родных… Сходим мы с поезда, гляжу — его милость! Я его сразу узнал.
— Кого?
— Манафина!.. Пьяный вдрызг, как всегда. Тут-то я вспомнил, как во время следствия мы поклялись убрать этих двоих, как только возьмем власть, — Крачунова и его. Неужто вы не знаете, что он за птица?
— Нет.
— Палачом был при местной тюрьме! Его звали туда только для исполнения смертных приговоров. Платили ему деньгами или одеждой. Одеждой казненных.
«Сели мы в лужу!..» — думает Николай и, подтащив стул, тяжело валится на него.
— А вы уверены, что это… — говорит Кузман вяло, и Стоилов понимает, что он хочет спросить.
По лицу его пробегает усмешка.
— Уверен, конечно. Но ежели вы сомневаетесь, возьмите кого-нибудь из бывших политзаключенных, свезите туда, пускай хорошенько рассмотрит убитого.
— Я вам верю.
— Вы должны составить протокол о смерти этого пса, чтоб потом его не разыскивали. И не забудьте отметить: это я его ликвидировал. Непременно отметьте, пусть в протоколе значится мое имя! А Крачунов?
Кузман хмурится.
— Вы поймали его?
— Нет.
— А это правда, что Медведя…
— Правда.
— Наконец-то я слышу приятную весть!
Кузман прохаживается по комнате, не обращая внимания на телефоны, трезвонящие у него на столе.
— Что же мне теперь с вами делать? — растерянно и даже виновато спрашивает он.
— Со мной? — Стоилов встает, стряхивает пепел с сигареты. — Я еду в деревню, к своим близким. Семь лет ждал этого дня! А если вам жаль Манафина, идите утешайте его вдову.
Кузман вот-вот вспыхнет — не нравится ему ирония Стоилова. Он спрашивает:
— Может, вы его шлепнули по другим соображениям?
— По каким это другим?
— Уж не знаю…
— Так вот, когда узнаете — сообщите мне, я буду в Трыстенике. Если верить бай Георгию, я уже назначен кметом в этом селе. Так что и по телефону можете со мной связаться. — Он мнется какое-то время, затем протягивает руку. — Прощайте, товарищи!
Кузман машинально пожимает руку Стоилова.
— И не переживайте — таких, как Манафин, необходимо изничтожить, пока еще в наших душах не перекипело! А пощадим — эта нечисть так расплодится… Что у нас есть светлого, все загадит. — Прежде чем открыть дверь, Стоилов останавливается и сочувственно добавляет: — А если у вас слабые нервишки, мотайте подальше отсюда, на этом месте не каждый усидит. Что касается Стоилова — можете быть спокойны, сердце у него задубело и к этим гадам в нем не осталось ни капли жалости!