«Вот она, расовая борьба! Эти жидки своим умом запросто нас осилят, если вы, тыквенные головы, не станете хорошо учиться!..»
Но горе тем, кого он заподозрит в принадлежности к ремсу или хотя бы в симпатиях к ремсистам, — тут уж низкие оценки идут косяком, поводы для наказании множатся с каждым днем, а его разоблачительные речи полны гнева и проникнуты лютой ненавистью:
«На кого вы рассчитываете, на кого надеетесь, неразумные? Советский Союз — колосс на глиняных ногах! Немецкое воинство скоро смахнет с карты мира этот очаг заразы, оздоровит климат Европы, избавит ее от миазмов разврата, от нового кошмарного ига — комиссаров и азиатов!»
Николай вспоминает знаменательный день 1943 года, когда газеты и радио сообщали о капитуляции фон Паулюса под Сталинградом. Тогда учитель истории явился на урок мрачный как туча и, опершись на кафедру, долго разглагольствовал о беспримерной храбрости солдат третьего рейха, о варварстве большевиков, о грядущей победе Гитлера.
«Когда я завожу речь о Германии, еврейчики обязаны слушать стоя! — неожиданно заорал он. — Вы слышите? Стоя! У стены! Склонив головы!»
И тогда два еврейских паренька вышли к стене — это были дети зажиточных родителей (бедняков давно выдворили!), но жестокое время уже сказалось и на них: одежонка обветшала, ботинки сносились. Вдруг с задней парты поднялся гимназист Благой по прозвищу Задира — он был отъявленный драчун — и в знак солидарности стал рядом с теми парнями у стены. Ведь они нередко выручали его: помогали выполнять задания, давали денег. К Задире присоединилось еще трое учеников. «Ремсисты!» — изумился Николай, однако последовать их примеру не решился. Хромой учитель весь побагровел от ярости.
«Как вы смеете! — орал он, брызгая слюной. — Знаем мы вас, донкихотов поганых, таких нынче много!»
И кончилось тем, что он приказал всем разойтись по местам.
«Пусть только наступит весна! Пусть наступит весна!..» — расточал он угрозы, доказывая, что причина поражений гитлеровской армии — только жестокая русская зима.
Однако весной гимназисты устроили ему «темную» — ночью, в глухом переулке, несколько ребят в масках внезапно напали на него, накинули на голову одеяло и молча били до тех пор, пока он не потерял сознание. Две недели пролежал он в больнице и вернулся в гимназию еще более озлобленным, еще яростнее повел борьбу с «красной эпидемией».
«Мы истребим вас до девятого колена! — размахивал он указательным пальцем и тыкал в грудь каждого, кто у него вызывал сомнение. — Фюрер учит нас: принялся за большое дело — не предавайся унынию, выжги в себе всякое сострадание!»
Николай прав: этот самым первым из учителей стакнется с полицией; кто, если не он, мог бы пользоваться доверием Крачунова! Когда «опель» останавливается перед его сравнительно скромным домом, Николай выходит на тротуар, нисколько не сомневаясь в своей правоте. Но события развиваются совсем не так, как рисует его воображение. Хромой учитель сам открывает им дверь, испуганно шарахается назад и поднимает руки вверх.
— Вчера у меня взяли радиоприемник, — уныло бормочет он.
— Какой радиоприемник? — злится Кузман.
— Мой…
— Кто взял?
— Ваша группа, занимающаяся экспроприацией и конфискацией.
— Нет у нас таких групп, — говорит Кузман. — И опустите руки, мы вам не угрожаем оружием.
Хромой учитель опускает руки и только теперь замечает Николая. Он не в силах скрыть свое разочарование:
— Я полагал, что вы умней… Что вам от меня нужно?
Когда Кузман сообщает ему, зачем они пришли, он хмурится и как будто пробует сосредоточиться, хотя от страха это ему никак не удается, и приходится все объяснять заново. Наконец, овладев собой, он кричит:
— Йовка!
Тотчас же прибегает жена, сопровождаемая густым запахом вареной капусты, и вдруг начинает голосить. Она долго кричит, тряся седыми космами, но учитель и на нее прикрикнул:
— Замолчи! Поди принеси ключи от подвала! — И тоном ниже: — Эти ничего не тронут.
А в подвале, оказывается, пусто, если не считать дров, заготовленных на зиму и аккуратно сложенных вдоль стен, да старинного сундука, полного старых журналов, их бумага от времени стала ломкой и шуршит, как пергамент.