Ставили, повторяю, на одного из них, но сочувствовали только Поскиту. Его очень любили. Быть может, вас это удивит, если вы видели его в игре, но он всем нравился, в отличие от Хемингуэя. Адвокат в отставке принадлежал к тем мрачным, угрюмым, придирчивым людям, которые носят с собой список правил. Кроме того, у него была привычка неожиданно откашливаться у лунки, что само по себе может довести до белого каления.
По мере возможности я всегда посещал эти соревнования, полагая, что они очищают душу состраданием и страхом. Однако на сей раз дела задержали меня в городе. Прежде чем сесть в поезд, я перекинулся словечком с Уилмотом и остался доволен.
– Молодец, мой мальчик, – сказал я. – Друг наш заметно смягчился.
– Да-да, – радостно согласился он. – Когда я предлагаю сигару, он меня благодарит.
– Что ж, не жалейте сил. Пожелали вы ему успеха?
– Да. Ему это понравилось.
– Предложите заменить кэдди. Он это оценит.
– Я об этом думал, но я и сам играю.
– Сегодня?
Я удивился. Обычно Президентский кубок, как Вальпургиева ночь, вынуждает разумных людей сидеть дома.
– Обещал одному типу, никак не мог отказаться.
– Это вас очень задержит.
– Да, к сожалению.
– Что ж, не забывайтесь, а то снова запустите мяч в Поскита.
– Ну уж нет, ха-ха-ха! Еще чего, хо-хо-хо! Такие вещи дважды не делают. А сейчас – простите. У меня свидание. Будем гулять с ней по лесу.
Вернулся я поздно и думал позвонить другу, спросить об успехах, но телефон зазвонил сам, и я с удивлением услышал голос Перси.
– Алло, – сказал он. – Вы сегодня заняты?
– Нет, – отвечал я. – Чем все кончилось?
– Поэтому я и звоню. Мы оба сделали по сто пятьдесят ударов. Словом, ничья. Комитет решил провести еще один матч.
– То есть раунд?
– Нет, именно матч. Счет ударов – по каждой лунке. Это я предложил. И объяснил Поскиту, что тогда ему придется одолеть только первые девять, все же легче.
– Понятно. Но почему вы обратились в комитет?
– Из-за одного дурацкого спора о неровностях лужайки. Если вы не заняты, согласитесь быть судьей?
– Сочту за честь.
– Спасибо. Мне нужен человек, знающий правила. Поскит вроде бы вообще о них не ведает.
– Почему вы так думаете?
– Ему кажется, что можно самому определять, какой удар засчитывается, какой – нет. Когда он загонял мяч в одиннадцатую, кто-то запустил мячом в него. Он утверждает, что именно поэтому попал не в лунку, а в кусты. Я ему сказал, и комитет со мной согласился…
Трубка задрожала в моей руке.
– Кто запустил в него мячом?
– Забыл фамилию. Такой высокий, приятный с виду молодой человек. Волосы рыжие…
Я слышал достаточно. Через пять минут я громко стучался к Уилмоту. Когда он открыл дверь, я заметил, что лицо у него пылает, взор – дикий.
– Уилмот! – вскричал я.
– Знаю-знаю, – нетерпеливо ответил он на пути в гостиную. – Видимо, вы говорили с Поскитом.
– С Хемингуэем. Он сказал…
– Знаю, знаю. Вы удивились?
– Я был потрясен. Я лучше думал о вас. Ну, хорошо, вам хочется кому-то заехать, но почему вы не боретесь с искушением? Быть может, у вас слабая воля?
– Не в том суть.
– То есть как?
– Я это сделал в здравом уме и твердой памяти. Мной руководил чистый разум. Терять мне было нечего…
– Нечего?
– Абсолютно. Гвендолин расторгла помолвку.
– Что?
– Да-да, расторгла. Как вам известно, мы пошли в лес. Сами понимаете, что чувствуешь, когда гуляешь в лесу с любимой девушкой. Солнце сочилось сквозь листву, рисуя золотой узор под нашими ногами; воздух был исполнен благоуханий, птичьего пения и тех звуков, которые издают насекомые. Слово за слово, и я сказал, что такой любви, как моя, не знал никто. Гвендолин возразила, что ее любовь больше. Я сказал: «Нет, моя». Она сказала: «Что ты, моя!», я сказал: «Моя, о чем тут спорить?!!» Мы оба разволновались, и через несколько секунд она сказала, что я – упрямое отродье армейского мула. Потом отдала мне письма, обвязанные сиреневой ленточкой, которые всегда носила с собой, и ушла. Естественно, когда Поскит с сообщником задержали меня на пять минут, я не видел, зачем мне сдерживаться. Счастье рухнуло, и я нашел печальное утешение, угодив ему прямо в заднюю часть штанов.
Что тут скажешь? Есть беды и поглубже. Мрачно думал я о крахе двух юных жизней, когда услышал стук в дверь. Уилмот пошел открыть и вернулся с письмом. Такого лица я у него не видел с тех пор, как он промазал у последней лунки и, соответственно, не получил медали на весенних соревнованиях.