– На меня? Компромат? – совсем успокоился Роман. – Что я, шишка какая-нибудь? Я свободный, неженатый, высоких постов не занимаю... Чем меня можно скомпрометировать, особенно в таком публичном месте? По-моему, этот ваш папарацци меня с кем-то перепутал.
– Наверное, вы правы, – рассеянно откликнулась я, наматывая на ус информацию: свободный, неженатый... Великолепно! Еще хорошо бы понять: просто так об этом обмолвился или специально – для меня? Последний вариант, разумеется, предпочтительней. Впрочем, в любом случае я теперь знаю, что поле деятельности открыто. Насчет высоких постов, конечно, лучше бы занимал. А какой занимает? Полагаю, средний. Для низшего слишком хорошо выглядит. Гад Севка, пятнадцать минут неизвестно о чем с ним трепался, а самого главного не выяснил. Удивительно. И не похоже на него. А может, выяснил, но из вредности мне не сказал? Чтобы я помучилась. Ну, ничего. Сама узнаю. Главное, он меня дождался, не сбежал. Стало быть, интерес имеет место.
– Ну, Юля, теперь вы готовы? Уходим, пока нам кто-нибудь не помешал. А то, глядишь, еще один папарацци на горизонте объявится. Вы-то не боитесь, что вас скомпрометируют?
– Я тоже человек свободный. – Хорошо, когда удается сообщить такое как бы невзначай!
Он ничего в ответ не сказал, но лицом отреагировал как надо. Неплохо для начала, неплохо.
Мы начали пробираться к выходу.
– И в какое же уютное место вы меня ведете? – уже на улице поинтересовалась я.
– Есть тут одно, – загадочно проговорил он. – Неподалеку.
Тот вечер, проведенный в маленьком и действительно уютном ресторанчике, и положил начало нашим отношениям. Сперва мы просто встречались, постепенно все больше узнавая друг о друге. Оба мы испытали некоторое разочарование, выяснив, что и он, и я не москвичи. Однако, с другой стороны, это нас и сблизило. Нам обоим приходилось бороться за место под неласковым московским солнцем.
Мы оба приехали сюда учиться. Роман – из Краснодара, я – из Тулы. И оба после защиты дипломов остались здесь. Смысла возвращаться домой мы не видели, ничего нас там не ждало. В Москве куда больше возможностей. Тут все росло, развивалось, все деньги стекались сюда.
Здесь клокотала жизнь, и шансы на успех казались безграничными. За пять лет учебы в Москве мы оба привыкли к столичной жизни, прикипели к ней и заболели, словно заразившись ритмом огромного мегаполиса размером с иное европейское государство. И оба почувствовали: пути назад нет. Отступление сродни поражению. Все что угодно, только не это. Как в старом, еще советском анекдоте, где попугай умоляет хозяина хоть тушкой, хоть чучелом, но увезти его на Запад. Наши желания были намного скромнее: остаться в Москве.
И мы остались. Нам удалось. Я продолжала работать в газете, куда устроилась еще студенткой. Потом мне вдвойне повезло. Уйдя из общежития, я нашла комнату, которую сдавала в своей квартире пожилая вдова одного недавно умершего классика советской литературы. Вдова сильно нуждалась и искала через знакомых надежного человека, такого, чтобы не обворовал, регулярно платил, при необходимости помогал по хозяйству и к тому же был приятным компаньоном. Дочка старушкиной подруги работала со мной в газете и, узнав, что мне требуется жилье, организовала нам встречу – к нашему взаимному удовольствию.
Если работа помогла мне найти жилье, то жилье, в свою очередь, очень помогло с работой. Вдова оказалась человеком чрезвычайно общительным, и в ее доме я познакомилась с множеством известных людей, которые меня просто так даже на порог не пустили бы. А так мне удалось взять интервью у нескольких знаменитостей, которые категорически отказывались встречаться с журналистами. Мои акции начали расти. А с ними выросли и должность, и зарплата. Вдова тоже души во мне не чаяла, и к лету я удостоилась чести быть вывезенной на ее личную дачу в Переделкино. Там круг моих знакомств еще больше расширился. Бедная, но гордая вдова держала в большом секрете, что я живу у нее за деньги, и выдавала меня за свою любимую двоюродную племянницу, тем самым стирая барьеры, которые иначе могли бы возникнуть между ее знаменитыми знакомыми и никому не известной молодой журналисткой.
Постепенно я сделалась чуть ли не ведущим журналистом в области культуры и искусства. Знакомство цеплялось за знакомство, один юбилей за другой или за торжество по поводу присуждения премии и так далее, и тому подобное. Иногда мне даже начинало казаться, будто я родилась в Москве. Я всех-всех знала, весь культурный «бомонд»! И все же я оставалась чужой. Когда умерла вдова, мне это сразу дали почувствовать. Квартира досталась в наследство ее настоящей племяннице, и та выставила меня на улицу даже не в двадцать четыре часа, а буквально в одночасье. Пока я собиралась, милая женщина не отходила от меня ни на шаг, следя, как бы я ненароком чего не присвоила. А ведь за те несколько лет, что я жила у вдовы, племянница ни разу ее не навестила. Батона хлеба не принесла! Зная притом, что квартира завещана ей!
– За последний месяц можешь не платить, – величественно объявила эта лахудра, и дверь за мной навсегда захлопнулась.
В общем-то, я и раньше не сомневалась, что в случае смерти вдовы мне придется покинуть ее квартиру. И о завещании, по которому все остается единственной родственнице, она сообщила мне чуть ли не с самого начала нашего знакомства. Но она ко мне так хорошо относилась, и жили мы с ней так дружно, и я столько ей помогала, что у меня где-то в глубине души затеплилась надежда: вдруг и мне что-нибудь достанется? Комната в квартире или кусочек дачи, или хотя бы антикварная ваза на память... Глупо, конечно. Но эта племянница с ней в родстве была только по документам. Они вообще не общались, даже почти никогда не перезванивались. Разве что по праздникам. А я... Ну да что говорить. Племянница была своя, а я чужая.
Со смертью вдовы я опять стала Москве чужой. Вновь замаячила проблема прописки. Однако у меня и мысли не возникало о возвращении в Тулу. Я уже окончательно чувствовала: мой дом здесь.
Глава 2
Я очень боялась, что со смертью вдовы и мой статус среди культурной элиты понизится. Но нет: меня продолжали считать дальней старушкиной родственницей, и многие мне сочувствовали. Надо же, столько лет о тете заботилась, а она отписала имущество неизвестно кому! Иные так осуждали вдову, что мне даже приходилось ее защищать. Мол, что вы, что вы, она для меня и так много сделала, а я ей седьмая вода на киселе... Ну да, признаю, насчет седьмой воды, конечно, привирала, правда, почти веря в собственную ложь. Теоретически она могла даже оказаться и не вполне ложью. Вдова однажды сама мне рассказывала, что до войны у нее какие-то очень дальние родственники жили в Туле, только фамилию их она забыла. А вдруг это как раз была какая-нибудь из моих бабушек? Словом, совесть моя по части дальнего родства с литературной вдовой оставалась почти чиста, а бедная старушка и после своей кончины продолжала мне помогать: я по-прежнему была вхожа всюду, куда мне требовалось. Меня воспринимали почти как свою, и это очень способствовало моему переходу в более солидную газету, с гораздо большей зарплатой.
С жильем тоже устроилось, мы сняли двухкомнатную квартиру на пару со знакомой журналисткой.
А потом произошла встреча с Романом...
Мы стали видеться почти каждый день. Он мне нравился. Не то чтобы «ах!», не был он тем, о ком я мечтала, героем моих девичьих снов и грез! Однако он в меня влюбился. Он меня хотел. Он не был жадным. Был вполне хорош собой. Словом, никого лучше за все эти годы мне так и не встретилось. Вскоре я переехала к нему. Так было проще, да и дешевле.
Сперва о женитьбе не шло и речи. Нас с Романом и так все устраивало. Он меня любил, а я позволяла себя любить, и нам обоим этого было достаточно. Так зачем себя связывать лишними обязательствами? Это совершенно не входило в мои планы, и я даже радовалась, что Роман не требует узаконить наши отношения. Видимо, подсознательно надеялась, что встречу кого-нибудь лучше, и пока довольствовалась тем, что есть. А Роман изо всех сил старался сделать меня счастливой. Даже общий быт нас не обременял. Если дома оказывалось нечего есть, мы шли в кафе или ресторан – оба уже достаточно зарабатывали и могли себе это позволить.