- Ну а сейчас таких поблизости нет?
- Да нет, пожалуй. Но ведь ничего нельзя сказать наверняка. Если можно безнаказанно убивать людей, то всегда подвернется кто-нибудь, кто не устоит перед соблазном. Видишь ли, мы не вне закона, но всё-таки в какой-то степени за его рамками. Скажем, один бродяга убьёт другого. Убийцу могут даже и не преследовать. Следствие стоит графству денег, и в графстве начинают думать, а что нам с того, будет ли одним бродягой больше или меньше?
Генри содрогнулся. Он вышел из чтущего законы мира. Если преступники иногда и скрывались, то это было не потому, что полиции и судам было всё равно. А здесь же он очутился в мире, где закон отворачивался, если что-нибудь случалось.
Это был также мир жутких лишений. Спать надо было на жёсткой крыше вагона. Если бы гроза началась во время движения поезда, они так и не попали бы в тот ужасный вагон из под удобрений. Им пришлось бы так и оставаться под дождём или градом.
Нет, такой мир не для него. И он решил, что, когда они приедут в Индианаполис, он убежит.
Но как только он решился на это, паровоз сильно дёрнул и разбудил Блэки, который проснулся и повернул к Генри лицо с такой улыбкой, которая показалась тому божественной.
Нет, он не сможет бросить Блэки. Он бросил отца и мать без особых угрызений совести. Покинул преданного ему брата Джона. Но этот бродяга из французских канадцев, с которым он и знаком-то всего пару дней, и с которым он не обменялся и десятком слов - он никак не мог его покинуть.
- Ты совсем спишь, Хэнк, ты ведь почти не спал ночью. Тебе надо освежиться. Мы приедем на место вечером. Положи локти на колени, а подбородок на руки. Уснёшь за милую душу. А я присмотрю, чтобы ты не свалился.
Через несколько минут Генри уснул. Если голова у него иногда и покачивалась, это не нарушало его сна.
Когда он проснулся, поезд сбавлял ход.
- Въезжаем на товарный двор, - сказал Джейк.
Они спустились с крыши вагона. Джейк отправился на расспросы о товарных поездах, направляющихся в сторону реки Миссисипи. Один из них отправляется в восемь утра.
Он сделает остановку в Уотсвиле, одних из ворот на пшеничные поля. Подхватив Генри и Блэки, Джейк повёл их по улице. Пройдя несколько кварталов, они наткнулись на открытую конюшню, в которой никого не было. Они поднялись по лестнице на сеновал, устроили себе по гнезду, где и заснули сном младенца.
Из Уотсвиля в Уотстаун ходил паром. Оба города сильно конкурировали, каждый надеялся стать центром этого участка реки. В Уотсвиле утверждали, что город должен располагаться на восточном берегу реки. Возьмите, к примеру, Нью-Йорк. В Уотстауне приводили в пример Филадельфию, расположенную на западном берегу. Оба городишка были в зачаточном состоянии с лавками и конюшнями, и с каркасными домами, разбросанными по небольшим участкам, выкроенным среди зарослей лопушника и гигантского подсолнечника.
Когда наши три друга сошли с парома, они увидели фермерский фургон, вокруг которого слонялось несколько человек. Один из них пошёл к ним навстречу.
- Вы, ребята, приехали на уборку?
- Да.
- У меня есть три человека, а мне нужно шесть. Вот этот молодой человек, он умеет вязать?
- Конечно. Опыта у него, правда, маловато. Но он вырос в семье огородника и работать умеет. Шустрый парень, через пару дней он будет у вас лучшим вязальщком.
- Могет быть. Но я плачу хорошо, два доллара в день. Вряд ли я смогу платить столько новичку.
- Ну ладно. Не нравится - не берите. Вон там ещё два фургона подъезжают по дороге.
Фермер оглянулся и посмотрел на фургоны.
- Ну хорошо, залезайте в повозку. Старуха, наверное, уже приготовила ужин.
Дорога поднялась на пригорок. С его вершины Генри увидел море созревающей пшеницы различных оттенков, бежевой и светло-коричневой, перемежающейся изредка островками тёмно-зелёной кукурузы и лугами более светлых оттенков. На востоке поле в пять акров уже считалось приличным, а в десять - впечатляющим. Здесь же, если, проезжая мимо, присмотреться к столбам на углах заборов, то среднее поле пшеницы представлялось акров в пятьдесят-шестьдесят.
Что давало возможность устраивать обширные поля пшеницы - так это по существу характер почвы прерии, свободной от камней и пней и лёгкой в обработке. Но ничего бы из этой лёгкой почвы не вышло, если бы не произошло революционного прорыва в фермерской технике.
Зерновые косили серпом с незапамятных времён. Усовершенствование появилось в виде рамы, устройства, калечащего людей, косы с мелкими зубчиками, торчащего вверх стержня на соединении лезвия и косовища, поддерживающего три длинных изогнутых деревянных рычага, расположенных параллельно лезвию. Режущим ходом стебли пшеницы укладывались на рычаги и затем высыпались ровненькими пучками, которые было легко собирать, чтобы увязывать в снопы.
За десять-двенадцать дней, со времени созревания пшеницы до времени, когда она начнёт осыпаться, то есть рассыпать зёрна на землю, - человек с косилкой может скосить пшеницу на десяти акрах. Тот, кто предпочитал не изнашиваться к пятидесяти годам, удовлетворялся пятью акрами.
Скошенную пшеницу нужно увязывать в снопы, но это не проблема. В старой фермерской общине у хозяина было достаточно детей, чтобы увязать всю скошенную пшеницу. Или можно было нанять работника. В таких общинах находилось много свободных молодых людей.
В семидесятых годах уборка косилкой и небольшие поля, к которым она была приспособлена, преобладали в большей части востока и юга. А в степных штатах в ходу был агрегат под названием самоходные грабли. Он состоял из длинного режущего полотна, установленного на платформе, и вращающейся лопасти, которая прижимала стебли к этому своеобразному серпу. Когда срезанные стебли, падающие на платформу, накапливались в достаточном количестве, стальные грабли, управляемые соответствующим числом оборотов колеса, выскакивали из корпуса машины, сгребали стебли в кучу и сбрасывали их позади агрегата охапками, удобными для вязания снопов. С таким агрегатом фермер мог скосить десять акров пшеницы за день - безжалостно долгий день. Чтобы поспевать за ним, требовалось пять человек, чтобы вязать снопы, а шестой нужен был для того, чтобы составлять их в костры, то есть устанавливать их вертикально группами для просушки.