И Вовка согласился.
Солнце ушло на запад, восточный склон Гибралтарской скалы лежал в тени и слишком мрачно нависал над такой беззащитной, такой крохотной коляской. «Какого черта? — сказал Вовка себе. — Поваляюсь в песке, пожарюсь и — обратно», — решил с каким-то облегчением, словно и вправду возвращался с обратной стороны Луны, куда занесло его черт-те зачем и почему какой-то неведомой силой. Ему хотелось на солнце, хотелось увидеть «Каскад», вдруг ни с того ни с сего вспомнились березы и ели, а сердце стиснуло с силой, едва ли не выдавившей слезу: «Ах, где же ты, дом родной, где же ты, где ты… а ведь еще — полмесяца месить воду винтом, а после…»
Сэр Джон повеселел и повернул назад, к маяку, куда спадали от вершины крутые террасы.
Пляж, море, купание и то обстоятельство, что перед глазами, хотя и далековато, все время находился «Каскад», — подействовали на Струкова весьма благотворно. Он снова почувствовал себя, ощутил уверенность и прилив сил.
Гордеич? Помполит? Да плевал он на них! Надоели, как надзиратели, ей-пра! А вот не покажется на глаза, а на причал вернется точно к сроку. К последнему катеру. И он не виноват, что какой-то министерский идиот издал инструкцию, чтобы в увольнение ходить обязательно толпой, чтобы друг без друга — никуда, чтобы ты не выпадал из поля зрения старшего, облеченного доверием помполита. А он, если уж откололся и засветился перед помпой, возьмет да и скажет сэру Джону, чтобы высадил сэра Владимье не у порта, а у бара «Трафальгар». Возьмет оранжада и чего-нибудь пожевать — в животе свищет! А там…
Сэр Джон высадил, довольный, несомненно, таким оборотом. Раскланялись, пожали руки, как добрые друзья, Вовка и лошадку потрепал по холке, прежде чем отворить дверь бара.
Был час, который собирал окрестных завсегдатаев и, видимо, молодцев вроде Вовки Струкова и тех матросов, что заняли два противоположных угла напротив буфетной стойки. В одном хозяева — морячки флота Ее Величества английской королевы, в другом — шумливые подданные Франции в бескозырках с помпонами. С крейсера, пришедшего рано утром.
Вовка пристроился между теми и другими. Рядом с вышколенными старичками. По выправке — отставники. Эти прихлебывали пиво, дымили, двое — сигарами, и кидали карты с невозмутимостью автоматов. Кажется, Вовка соседствовал с местными Прометеями, навсегда прикованными к Скале цепями долголетней службы в местном гарнизоне.
Вовка потягивал пиво, жевал сандвичи, запивал то и. другое оранжадом (вызывая порой удивленные взгляды моряков) и ощущал при этом каменную усталость в плечах и спине. Перегрелся, что ли?.. Наверно… к тому же, день — натощак. Не хотелось вставать, не хотелось двигаться и куда-то идти. На секунду пожалел, что расстался с сэром Джоном: сидел бы сейчас на причале и в ус не дул. Но был Вовка Струков не из тех, кто жалел о несделанном. Нет так нет — о чем разговор? Отдохнет — и вперед. Он и отдыхал, набирался сил, словно чувствовал, что скоро, очень скоро, наступит момент и они, силенки, понадобятся матросу Струкову.
Сквозь стеклянную дверь и стеклянные окна-стены виднелись площадь и скверик в дальнем углу, образованном выступами «карловой» стены. В скверике — люди. С газетами в руках. В прошлом году Вовка отдыхал в этом скверике. И тоже с газетой, подобранной на скамье. Ну, что ж… теперь вот сидит в баре, как фон-барон.
Впрочем, не фон-барон, не-ет… Заметил Вовка, что его форма привлекает внимание подвыпивших морячков. Примечал взгляды. У них вроде спор возник по поводу отсутствия погон на Вовкиных плечах. Потом сообразили: кадет! Ну, ясно… хотя две лычки спороты с рукава, но красный треугольный флажок остался на месте. Сообразили, служивые, что к чему.
Ему нравилось примечать эти мелкие детали. Примечать и отгадывать их значение. Появилось чувство общности. Возможно, сыграло роль дневное общение с сэром Джоном. Тот расшевелил Вовку, до того взбудоражил парня, что фразы и словечки, вконопаченные в голову курсанта настырной англичанкой и лежавшие доселе мертвым грузом, вдруг точно и осмысленно начали слетать с языка. Хотят бы здесь, в баре, когда заказывал сандвичи, у него не возникло проблем с барменом. И этих понимал, парней Ее Величества. И то — одним лыком шиты, одним морем крещены, одним океаном повязаны, а что говорят по-разному, так это дело наживное. Главное, душу понять.