Влияние похороненных в нем людей было минимально не только в социальном, но и в этническом плане. По мнению антропологов, германские элементы присутствуют в могильнике Старой Ладоги XI–XII вв., то есть примерно два столетия спустя после призвания варягов. Т.И. Алексеева отмечает, что «антропологические материалы свидетельствуют о пребывании норманнов в Старой Ладоге. Каково же их участие в сложении антропологического облика славянского населения Северо-запада? Как уже было отмечено, тип населения из Приладожских курганов отличен от германского. Словене новгородские, так полно изученные В.В. Седовым, и полоцкие кривичи, изученные Г.Ф. Дебецом, также не дают основания относить их к кругу германских форм. И те и другие обнаруживают иной антропологический комплекс. Остается сделать заключение, что средневековые антропологические серии, подтверждая пребывание норманнов в северо-западной части Руси, не фиксируют здесь норманнских черт в типе славянского населения, что говорит об очень незначительном числе норманнов и отсутствии интенсивного смешения их со славянами»{303}. Хоть германские элементы и присутствуют в черепах ладожского могильника, однако антропологические данные, взятые в масштабах всего региона, рисуют совершенно иную картину: «Могильники Приладожья не дают сколько-нибудь весомого подтверждения их скандинавского происхождения, так как население, оставившее их, в антропологическом отношении оценивается как славянское и финское»{304}.
Все эти факты в своей совокупности указывают нам на то, что отнюдь не каждая находка скандинавской вещи автоматически свидетельствует о пребывании на Руси скандинава и что скандинавское население Ладоги отнюдь не было таким многочисленным, как этого хотелось бы норманистам, и тем более не составляло господствующего слоя по отношению к славянам. Для сравнения отметим, что археологически прослеживается достаточно оживленный товарообмен между скандинавами и западными славянами. В ходе раскопок скандинавские золотые украшения VI–VIII вв. были найдены в Старгарде и Колобжеге, мечи и ножны в Щецине, оселки в Витове{305}. Однако в указанный период ни один источник не фиксирует наличие скандинавов в составе правящего слоя этих городов. Факты показывают, что артефакт из одной страны может попасть в другую каким угодно способом, в качестве военного трофея или предмета торговли, через вторые или десятые руки, и вовсе не обязательно предполагает пребывание в другой стране природного представителя страны, где он был изготовлен. Однако из этого элементарного правила норманисты по какой-то причине делают исключение для любимых ими скандинавов, гипертрофируя значение чуть ли не любой находки скандинавского происхождения, обнаруженной ими на Руси.
Решить вопрос о том, какой же именно народ доминировал в Ладоге и, соответственно, на данном отрезке пути «из варяг в арабы», нам помогут данные языкознания. Как мы увидим далее, приверженцы скандинавского происхождения Руси чрезвычайно любят привлекать данные финского языка, составляющие один из краеугольных камней всей их гипотезы. В связи с этим весьма показательным является тот факт, что финны и эстонцы называют Ладожское озеро Венеенмире — «Русское море»{306}, или, точнее, «море венедов» — так немцы и финно-угры называли славян. Как видим, данные именно столь любимого норманистами финского языка красноречиво свидетельствуют о том, какой именно народ в первую очередь плавал по Ладоге. На связь с западными славянами указывает и название острова Виндин на Волхове к югу от Новой Ладоги, где выгружали товары с зимующих у пристани судов. «Более чем вероятно, — отмечал Д.К. Зеленин, — что этот остров получил свое имя от вендов, т.е. балтийских славян, которые часто приплывали сюда на своих судах, причем местные финны называли их обычным для всех западных финнов именем венды…»{307} Выводы, сделанные на основе филологии, в этом вопросе полностью подтверждаются данными археологии. В Средневековье на Балтике использовались суда двух типов — скандинавские и южнобалтийские. Результаты многолетних раскопок рисуют следующую картину: «Практически полное отсутствие деталей скандинавских судов, особенно наглядно на фоне гигантского объема находок фрагментов плоскодонных судов, построенных по южнобалтийской технологии. В раскопах Новгорода и Старой Ладоги найдены бортовые доски, большое количество элементов ластовых уплотнений, включая скобы разных типов, трапециевидные шпангоуты, шпангоуты-планки и множество деревянных нагелей разных размеров и типов. Это косвенно указывает на существование устойчивых связей Новгорода именно с южным побережьем Балтики…»{308}Специально исследовавший этот вопрос А.В. Лукошков приходит к следующему выводу: «Более того — можно предполагать, что именно из западнославянских земель побережья Южной Балтики был привнесен на новгородские земли опыт строительства судов для речного и прибрежного плавания»{309}.