Крымская война была проверкой на прочность империи. «То, что было силой России при обороне, – огромное протяжение ее редко населенной, бездорожной, бедной источниками снабжения территории, – обернулось против самой же России, как только Николай сосредоточил все свои военные силы в одной точке периферии – в Севастополе. Южно-крымские степи, которые должны были стать могилой для неприятеля, стали могилой для русских армий, которые Николай, со свойственной ему свирепой и глупой беспощадностью, одну за другой гнал в Крым, под конец даже в разгар зимы», – вот что писал Энгельс о Крымской войне (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 16, ч.2, с.28–29). И что это, как не вмешательство во внутренние дела другой страны?! – когда хочется представить все в выгодном для себя свете: тут тебе и бездорожная, и бедная, и вообще, почти ничейная территория, которую так хотелось заполучить тем же Англии и Франции; но самое главное – тут имелся свирепый и глупый глава государства, которого Энгельс, отрабатывая заокеанские денежки, любил лягнуть вместе с его благословенной Россией… Так называемые «классики марксизма» специализировались на дезинформации общественного мнения XIX века и будущих столетий.
Славу Черноморского флота и могущество Империи сумел восстановить Император Александр II (годы правления 1855–1881).
По его поручению Великим Князем Константином Николаевичем была разработана государственная политика в области военного флота, впоследствии умело осуществляемая Морским министерством. То, что Император поставил во главе флота, оказавшегося в глубоком кризисе, ближайшего родственника, говорит о важности сего направления; при этом Державный вождь руководствовался заветом Петра Великого: «Тот, кто имеет армию, есть потент, кто имеет и флот, тот имеет две руки».
Осенью 1870 г., пребывая в Царском Селе, Император принимает два важных решения, косвенно вызванных событиями на театре войны между Германией и Францией, разгромом французских войск и распадением империи Бонапартов. Более Россия не считала себя связанной постановлениями парижского договора 1856 г. об ограничении ее державных прав на Черном море. Кроме того, отныне прямое участие в воинской повинности распространялось на все сословия государства. 20 декабря т.г. по представлению военного министра, Государь утвердил общие основания для комиссии, которой было поручено составление нового положения о личной воинской повинности. «Главнейшие из них следующие: защита отечества составляет священную обязанность каждого русского подданного; ежегодному набору подлежат все молодые люди, достигшие 21-летнего возраста; поступление на службу решается жребием; временные освобождения или отсрочки от призыва разрешаются лишь в самых ограниченных размерах, замещения же или откуп от военной службы вовсе не допускаются; срок службы в армии и во флоте полагается семилетний; окончившие семилетний срок действительной службы перечисляются в запас на восьмилетний срок; молодые люди, удовлетворяющие известным требованиям общего, специального или технического образования, допускаются на службу вольноопределяющимися на сокращенные сроки; все, не поступившие на действительную службу в армию или во флот и способные к оружию, могут быть, в случае войны, призваны в состав государственного ополчения» («Русский биографический словарь», с.652). Так что включенные в учебники истории и литературы для средней школы сведения о том, что в царской России несчастные солдаты всегда служили 25 лет, – не более чем все та же дезинформация, нужная для воспитания дегенератов, преданных советской системе.
Как все общество восприняло эти меры? Процитируем отрывок из «адреса представителей Новороссийского края» (подобные «всеподданнейшие адреса от дворянских и земских собраний, городских и сельских обществ» шли Императору со всех концов страны): «Прозревая будущее, Ваше Величество не остановились, в 1856 году, перед пожертвованиями и горестью вашего вселюбящего сердца, чтобы даровать верноподданному вам народу блага мира и путем его вести Россию к великим историческим ея судьбам. И теперь, тем же словом мира, но с сердцем, исполненным уже не горести, а лишь светлого сознания правды, Ваше Величество приготовляете возвращение своему народу его естественного достояния, восстанавливая верховные права ваши на Черном море. Там, где десятки миллионов теснятся дружно у монаршего Престола, взирая на него с любовью и преданностью, – там слово Монарха есть, вместе с тем, и голосом единого, великого народа! Такова могучесть, Августейший Государь, слов ваших, предвозвещающих самостоятельность русского флага на Черном море, безопасность развития на берегах его отечественного судостроения, охрану торговли, промышленности, имуществ на Юге России! И если все русские сердца восторженно откликнулись, Государь, на ваше торжественное о сем слово, то Новороссийский край и Бессарабия встречают это великое событие с чувством сугубой радости: прилегая к Черному морю, край этот, щедро одаренный богатствами природы, наиболее ощущал утрату права, ныне восстановляемого. С усиленною деятельностью и вяще оживленным духом он будет продолжать развивать свои обильные средства и, как всегда, воедино с остальною Россией, по мановению своего Венценосного Вождя, готов будет принести их на алтарь Отечества!» (там же, с. 651–652).