Метрах в пяти впереди меня двигался какой-то гигантский невидимый «каток», идеально разравнивающий взрыхлённую корнями вывороченных деревьев почву, укладывающий и утрамбовывающий разрыхлённый грунт и оставляющий за собой абсолютно плоскую, но мокрую ленту на глазах возникающей дороги. «Каток» настигал и безжалостно втрамбовывал в грунт, давил тех немногих зверушек, которые успели убежать от бульдозера.
Ещё ближе, в полутора метрах передо мной, через эту твёрдую укатанную полосу дорогу неведомо как прорастала трава, росла она прямо у меня на глазах, и я шёл уже по ровному и мягкому густому ковру из чёрной травы. Смачное чавканье, раздававшееся при каждом шаге, лишь подчёркивало нереальность ситуации, вода от ливня, выдавленная «катком» наверх укатанной дорожки, всё еще была тут, но дорога была совершенно твёрдой, мягкая травка росла будто из камня.
Нереальность картины усиливалась тем, что деревья выворачивались и укладывались совершенно бесшумно, без единого скрипа или треска, словно были нарисованными, так же бесшумно разравнивал и укатывал просеку каток-невидимка, зато душераздирающе визжали, кричали и ревели терзаемые невидимой дорожной техникой Кныша лесные твари всех видов и размеров.
Меня мягко, но сильно толкало в спину неизвестно что, я сопротивлялся, как мог, и всё же шёл очень быстрым шагом. Мне было бы легче уже бежать, но я опасался, что тогда Кныш не позволит мне хоть чуть замедлиться, а если отец вдруг споткнётся и не успеет за мной, то с ним может произойти что-то нехорошее в этом идиотском, взбесившемся лесу.
И тут до меня дошло, что это я сам, только что, своей недавней мыслью о том, что я какой-то там высокопоставленный посол, породил весь этот сюрреализм. Мне стало стыдно за своё нечаянное высокомерие, стоившее жизни ни в чём не повинным зверюшкам, я как-то очень сосредоточенно подумал об этом, резко остановился- и всё тут же замерло.
Отец, шедший рядом, тоже остановился, и спросил:
– Этот бедлам- твоя работа?
– Увы, только что понял, что моя – сказал я – только, пап, я это же не нарочно! Чуть позволил себе расслабиться, помечтать- и начался этот кошмар.
– А остановил- тоже сам?
– Да.
– Молодец! Пошли дальше?
– Погоди, пап, дай осмыслить происшедшее. Тут получается, что только ангел, совсем без изъянов в душе, может хоть на что-то рассчитывать. Любую паршивую мыслишку эта хрень многократно усиливает, до кромешного ада!
– Ну, так скажи ему, при скорой уже личной встрече, что в ад попадают вместе. Пусть научится думать, что и зачем делает, для этого ему и нужна личность!
– Но до того вся ответственность – на мне!
– Раз ты уже понял, какая это ответственность, я верю, что ты справишься. Пошли дальше.
– Сейчас, только помечтаю о ком-нибудь попроще «полномочного посла». А то зверушек жалко!
Я закрыл глаза, и вообразил, что я убираю ковёр, стягиваю и сворачиваю его, потому что я обыкновенный уборщик, а важные шишки только что сошли с самолёта и удалились. Я открыл глаза. Меня снова что-то подтолкнуло в спину, но «бульдозер» был отозван, деревья перестали быть немыми движущимися декорациями дурацкого фильма ужасов и неподвижно стояли, как положено приличным деревьям в приличном лесу, а дорожка-ковёр, в свою очередь, стала прихотливо виться между ними, всё такая же ровная, твёрдая и чавкающая.
Я шёл по дорожке, и думал, что происходящее вокруг было лишь слабым отзвуком того, что может произойти с миром в результате моей встречи с Кнышем. Если сейчас, когда Кныш спит, и его, можно сказать, храп, вбирая в себя мои мимолётные мысли, сотрясает лес с силой могучего бульдозера, то что же будет, когда он проснётся? Как всё же хорошо, что отец рядом и верит в меня!
Вскоре мы вошли в ту зону леса, где всего несколько минут назад неистовствовало сплошное малиновое пламя пожара. Чернота пожарища не так сильно бросалась в глаза, потому что листва и трава в этом лесу и без того были чёрными, перед нами стояли обгоревшие чёрные пни высотой в несколько метров. Звуки погибающих обитателей леса, недавно всё ещё доносящиеся с того места, где «слуги» выворачивали деревья, убирая их с прямого пути много возомнившего о себе «почётного гостя», стихли, неожиданно стало вообще очень тихо, совершенно безветренно. мне стало как-то даже безмятежно и спокойно. Откуда-то сверху, с мокрых веток, капали последние капли воды от дождя, кое-где краснели дотлевающие угли и виднелись вялые столбики дыма, которые поднимались вертикально вверх, расширялись мутными воронками и рассеивались. Под ногами всё также чавкала вода и стелилась трава, и травяная дорожка вела нас, ещё более прихотливо виляя и стелясь вверх и вниз между неподвижно стоящими пнями. Видимо, Кныш стелил мне безопасный путь в обход ядовитого дыма и дотлевающих жаровен.