– А когда дело не в твоих руках, – хрипел Михаил, – от тебя мало что зависит, и тут приходится уповать на удачу. И потом, этот ирландец – настоящий алкаш! Просто синюга! Он же на стакане! Каждый раз в стельку пьяный! Ничего не помнит. На каждую стрелку опаздывает. Я ему на сотню крон назвонил. Ты бы видел, что он творит у себя дома. Он просто павиан! Нагишом в сад, присел, как собака, погадил, подпрыгнул. Побежал! В шерстяных носках на машине в магаз! В магаз в носках! Типа, природа, здоровье, хиппи… Дикарь! Но как играет! Просто виртуоз! Пьяный в дым, а пальцы бегают, мелькают… Такое вытворяет… Просто Марк Кнопфлер, я те говорю!
Наконец-то я понял, почему тут мелькал Пол – человек, который не может не помочь. Он всем должен помогать. Подонку руку протянет, поможет. Филантроп! Мимо говна не проедет: сгребет в мешок, отвезет на свалку. А тут – многодетное семейство: как не проявить благородство! Поспособствовал. Иначе, конечно, Михаил остался бы с носом, он же не знал, на какие скрытые пружины хитроумного бюрократического механизма необходимо нажимать; подвернулась возможность поплакаться ирландцу в рубашку: «Russians and Irish are brothers forever!»[6]. Ирландец растрогался: человек стонет!.. страдает!.. Пол слушал, слушал, пил, наливал, заводился, и – струна лопнула, чаша терпения переполнилась – ирландское сердце вознегодовало! В нем пробудился борец за права все равно какого человека. Сел на телефон. Впряг свою подружку Лайлу, датчанку, – ей тоже захотелось почувствовать себя принимающей участие в чьей-то судьбе: раздобыла адреса, написала. Я живо представил, как Пол произносит гневный монолог: «Где справедливость?! Человек в этой стране шагу ступить не может! Работать не может! Водить машину не может! А дышать он может? Такая большая семья ютится в такой маленькой комнатке!» Поднял архивы, раздобыл бумаги, где черным по белому было написано, сколько квадратных метров полагается на человека в лагере, и, получив метраж комнатки Потаповых, надиктовал Лайле: так мол и так, многодетная семья живет в настолько стесненных обстоятельствах, что это граничит с нарушением прав человека (в скобках пригрозил журналистами Ekstra Bladet[7] и, конечно, Amnesty International приплел). В результате выбил для Потаповых отдельное место для временного проживания – «Аннекс».
Михаил пока не знал, куда именно их определят, прищуривался и кривил рот (фиговый листок скромности поверх фаллического самодовольства). Ему сказали немножко подождать. Дом уже есть… для них его освобождали какие-то сербы… Где-то были сербы, которых потихоньку выселяли… Потаповым сказали паковать вещи. И они набивали коробки… Для Михаила все лагерные с их проблемами стали вчерашним днем – он смотрел вперед, в будущее. Ему было некогда. Столько дел, столько всего! Бесконечные вещи… У него, видите ли, уже и места нет. Не могли бы мы кое-что временно взять на хранение? С кряхтением натягивал безразмерные молнии, буквально наваливаясь на сумки своим пузом и даже отталкиваясь при этом ногами, точно пловец на резиновом матрасе. А по утрам: посылки, посылочки…
Хольстебро. Чернильное небо над рекой. Несколько призраков на мосту. Смех и всплеск. Бегом сквозь город. Мимо плачущего фонтана. Мимо пьяных статуй. Скорей в студию Сюзанны!
Нас познакомил барыга по имени Йене. Мы курили у него. Она была с подружкой-феминисткой. Ханни с ней поругался. Феминистка сказала, что все мужики – сексисты, они бестактны и в женщинах видят только задницу, в которую хотят вогнать поглубже свой кусок мяса. Она возненавидела мужиков.
– Потому что мужики не считаются с правами женщин. Они ходят по улицам и рассматривают нас. Идешь себе, навстречу – мужик, и он на тебя пялится, сканирует, раздевает взглядом, с едкой усмешкой, с маслом в глазах и елдиной в штанах. Он смотрит и не стыдясь пускает слюни. А бывает, идешь, тебе навстречу приятный молодой человек, такой приличный, и становится приятно оттого, что он смотрит, потому что он смотрит с нежностью, ласково, и ты вся горишь, но он проходит мимо… Потом идет следующий, тоже смотрит; за ним еще один, тоже… и хотя он не такой приятный, как первый или второй, ты все равно уже на взводе, и когда он подходит и заговаривает – уже идешь с ним, потому что нельзя так смотреть!
Хануман захохотал:
– Вот поэтому у меня никогда с этим не было проблем! Просто подходишь и заговариваешь. В первый раз послали, во второй, пятый, а в семнадцатый раз с тобой обязательно пойдет… ух-ха-ха-ха-а! Носи паранджу, если не хочешь, чтоб мужики слюнки пускали!