– Ну что еще? Да не тяни ты, блин, время!
– Я думаю, они что, совсем на голову контуженые? Почему не выключили определитель? Боюсь, телефон давно хозяина поменял, и нынешний, который звонит тебе, с прежним никаким боком не связан…
Инструкции поступили в половине восьмого утра.
– Выспался?
Я промолчал. «Лошадь» скрипуче заржала.
– Давай ближе к теме, – поторопил я.
– Может, и дам, если попросишь как следует! – она перевела дыхание. – Бабки готовы?
– Готовы.
– Хорошо! Сам их нам привезешь.
– Привезу. Куда везти?
– Не суетись под клиентом. Приедешь один, на красном запоре…
Я не понял:
– Чего?
– Машинка такая есть, иностранная. Называется «запорожец». Усек? Вот на нем и поедешь. На красном, чтоб мы видели издалека.
– Да где ж я его возьму?
– Где хочешь. Времени тебе – три часа. В одиннадцать ты должен стоять у «Лесной». Найди место поближе к остановке восьмидесятого автобуса. Я позвоню. И чтобы никого с собой не брал!
Она отключилась.
…Машину купили по газетному объявлению. Дедок, который ее продавал, обалдел дважды. Вначале, когда мы подкатили к его дому на двух внедорожниках. И потом, когда выложили пятьсот баксов и за полчаса сначала отметились у гаишников, а потом оформили сделку у прикормленного нотариуса. Связавшись с нами, дед был уверен, что его неминуемо кинут, и хорошо, если обойдется без ударов по голове, одними угрозами. Только ощутив в руке тощую пачку банкнот, он начал возвращаться к жизни. Я заметил в его глазах слезы, когда он прощался с машиной. И хотя стоило думать о своих неприятностях, я представил, как он покупал это чудо советского автопрома четверть века назад и с гордостью катил на нем на дачу, набив салон родственниками и помидорной рассадой.
– Подожди, отец. – Он уже развернулся, чтобы уйти, когда я тронул его за плечо.
Порывшись в бумажнике, я достал тысячерублевку и сотню:
– Это тебе на такси, чтоб до дома доехал быстрее. А это…. – сказать слово «поминки» язык мой не повернулся. – А это – отметить продажу.
– Спасибо.
Если доллары он убрал чуть ли не куда-то под рубашку, то рубли положил в нагрудный карман заношенного пиджака. Я поправил зеленую тысячу так, чтобы уголок не торчал над кармашком и протянул для пожатия руку:
– Счастливо, отец!
Он ушел. Пока я занимался благотворительностью, Рамис забрался в кабину «запора» и, чертыхаясь, осваивал управление. Я посмотрел на часы: времени оставалось в обрез, только-только до «Лесной» добраться.
– Вылазь, Татарин! – Я хлопнул по крыше «запора».
Он выбрался из непривычной машины, сунул руки в карманы. Прищурившись, посмотрел вслед уходящему старику. Тот не воспользовался моим предложением добраться быстрее и чапал к остановке трамвая.
Рамис достал сигареты, предложил мне. Я отказался. Он тоже не стал закуривать и убрал пачку в карман. Зачем тогда вынимал?
– Почти как с завода, – он кивнул на «жопарик». – Идеальное состояние. Как будто не ездили.
– Сколько там на спидометре?
– Двадцать пять тысяч.
– Вряд ли он скручивал. И похоже, ни одного «мерседеса» на клык не насадил…
Я сел за руль. Машинально хотел отрегулировать кресло и рулевую колонку… Ругнулся и повернул ключ в замке зажигания. Мотор бодро заверещал.
Татарин принес из джипа спортивную сумку. В ней, на дне, под грудой старого шмотья, лежали деньги в целлофановом пакете. Я бросил сумку на заднее сиденье и хлопнул дверью.
У Рамиса зазвонил телефон. Он выслушал, угрюмо буркнул «Давай!» и пояснил мне:
– Цыган объявился. Он уже в «Пулково», несется сюда.
– Куда именно?
Рамис пожал плечами, а лицом выразил пренебрежительное отношение к Цыганкову. Дескать, я всегда предупреждал, что от бывшего опера проку не будет, он только и может, что суету разводить.
– Вовремя он… Кстати, а почему он позвонил тебе, а не мне?
Рамис опять пожал плечами. Понравился ему в последнее время этот жест. Прежде за ним такого не замечалось, он всегда отличался конкретикой. Даже когда не знал, что ответить, всегда что-нибудь говорил.
Я придавил педаль газа, и тарахтящий мотор натяжно взвизгнул на высоких нотах.
– Все-таки я не врубаюсь, на фига они эту байду с тачкой придумали. – Татарин поморщился от непривычного неблагородного звука.
– Чтоб издалека меня видеть и слышать. И чтоб я никого не смог догнать.
– А по-моему, они над нами просто издеваются.
Я оценил ненавязчивое «над нами».
– Посмотрим. Хорошо издевается тот, кто смеется последним. Давай!
Махнув рукой, я поехал.
Ощущения были незабываемые. Сначала я, забыв, на чем еду, пытался нестись в общем потоке. Но меня быстренько обломали, энергично вытеснив в правый ряд. Когда впереди оказывалась припаркованная машина, объехать ее мне никто не давал, и приходилось подолгу выстаивать, мигая левым поворотником.