Королева медленной, не совсем твердой походкой приближается к ожидающим ее гостям. С мимолетной сердечной улыбкой протягивает руку Анне. Анна делает элегантный реверанс (натренировалась). Потом королева здоровается с Хенриком и наконец с придворным проповедником.
С легким акцентом она говорит: «Как хорошо, что мы смогли встретиться, очень любезно с вашей стороны было проделать столь длинный путь, давайте сядем, надеюсь, вы не откажетесь от чашечки чая, чай у нас пока еще настоящий. Впрочем, сама я с удовольствием пью чай из яблоневого цвета и ромашки».
Пока одетые в ливреи лакеи разливают чай, королева интересуется, как они доехали, как здоровье Дага (она хорошо информирована), не собираются ли они пойти вечером в театр, она сама недавно была на представлении «Старой драмы о Любом»[19] — «потрясающее впечатление, это было словно богослужение, мы даже не осмелились аплодировать».
Выражение боли уступает место мягкой приветливости, бледные щеки розовеют, голос тихий, иногда неразборчивый, но ласковый. Говоря, она не сводит глаз с Анны и Хенрика, лицо открытое и ранимое.
Королева. Мы, стало быть, возлагаем большие надежды.
Хенрик. Мы с женой все еще пребываем в некотором страхе. Всё случилось так быстро. И мы не знаем, что от нас требуется. Я имею в виду, что требуется на самом деле. Мы знаем только, что не пожалеем сил.
Королева. На последнем заседании Правления наш архитектор сделал сообщение о новостройках ближайших лет. Для профессора Форселля будет возведен наисовременнейший рентгеновский институт, а для нашего священника — пасторская усадьба. Где конверт, графиня? Ах, вот он. Прошу вас, это карандашный эскиз предполагаемого жилища. Оно будет построено на небольшой возвышенности. Рядом с лесом — лесом Лилль-Янс. Настоящее загородное поместье, но в центре города. Идеально для детей.
Анна. Я прекрасно знаю это место. Напротив Дома для престарелых сестер. Сульхеммет.
Королева. Да, разумеется, фру Бергман знает. Она же училась в нескольких сотнях метров от своего будущего дома. На первом этаже — три просторные комнаты и прекрасно оборудованная кухня. На втором — четыре комнаты. Под детскую предполагается отвести угловую комнату. Там солнце весь день и, естественно, все удобства. Через несколько лет все будет готово. Пока же жилье обеспечит приход Хедвиг Элеоноры.
Анна. Потрясающе.
Королева. Я понимаю, как вам трудно будет расстаться с Форсбудой!
Хенрик. Да, нелегко.
Анна. Сначала нас одолевали беспокойство и сомнения. Нам казалось, что мы хотим изменить своему предназначению.
Хенрик. ...жизненному предназначению.
Анна. Я, наверное, боялась меньше, чем Хенрик.
Хенрик. Я считал, что оставляю людей в беде...
Королева. В больнице люди в не меньшей беде, пастор Бергман.
Хенрик. Да, я знаю. (Улыбается, качает головой.) Знаю.
Королева. Скажите мне одну вещь, пастор. Вы верите, что наши страдания ниспосланы нам Богом?
Камергер Сегерсвэрд осторожно посасывает свои вставные зубы, вопрос Ее Величества представляется ему непристойным, лицо его теряет всякое выражение. У кроткой графини Бьельке глаза увлажняются, но ее растрогать ничего не стоит. Протопресвитер откидывается назад, всей тяжестью своего грузного тела налегая на хрупкую спинку кресла, и с профессиональной улыбкой, подобающей вопросу, бросает требовательный взгляд на своего младшего коллегу. Анна внезапно осознает, что эта высокая, измученная женщина задала вопрос, выходящий за рамки принятых условностей.
Хенрик. Я могу лишь высказать свое собственное мнение.
Королева. Я поэтому и спросила.
Хенрик. Нет, я не верю, что страдания ниспосланы Богом. Я думаю, что Бог с грустью и ужасом смотрит на свое творение. Нет, страдания не от Бога.