Анна (не обращая внимания). Он будет служить рождественскую заутреню в большой церкви. Часовню пока закрыли. Там печка сломалась.
Карин. Значит, у него все в порядке.
Анна. Вроде бы. На праздники он отослал домой Мейан и Миу. Они с Яком ходят на долгие лыжные прогулки.
Карин. А как он справляется с едой?
Анна. Его часто приглашают обедать к настоятелю.
Карин (пьет). Как хорошо, что у него все в порядке.
Анна плачет.
Карин смотрит на дочь.
Лисен, обернувшись, смотрит на Анну.
Карл. Ну, Деду Морозу пора в гостиницу. Спасибо за сегодняшний вечер, дорогая мамхен. Спасибо, фрёкен Лисен. Спасибо, Анна-плакса. (С нежностью.) Никакого сладу с тобой. Дай я тебя облобызаю. Поплачь, душенька! Женщины плачут, чтобы у них глаза красивее были. Да, да, мамхен. Я ухожу. И завтра мы не увидимся, потому что я утром еду в Стокгольм. Нет, нет, я сам справлюсь. Сиди, сиди же, черт побери. Я не слишком пьян. Костюм Деда Мороза оставлю в гостинице. Да, кстати, передай привет братцам и поздравь их от меня с Новым годом. Впрочем, нет, не передавай привета. Есть пределы моей способности к лицемерию. Сегодня вечером я их достиг и перешел. До Нового года новых поступлений не будет.
Хлопает дверь прихожей. Карл насвистывает на лестнице. Лисен, взобравшись на стул, задувает последние свечи на елке. Потом желает спокойной ночи и исчезает на кухне, где убирает со стола и наводит порядок. Карин протягивает руку и ловит руку дочери.
Карин. Тебе холодно?
Анна. Нет, нет, тепло.
Карин. Твоя ладонь.
Анна. Знаю. Когда мне грустно, руки и ноги просто леденеют. Ты же помнишь. (Без перехода.) Мне так страшно за Хенрика: меня совесть из-за него замучила.
Итак, Хенрик на неопределенное время отослал домой Миу и Мейан. После чего проявил практические и организационные таланты: в частности, предпринял эффективное сокращение линии фронта и перебрался в опустевшую комнату для прислуги. Таким образом, он может бороться с космической стужей. Плита топится круглосуточно, стенка, прилегающая к плите, и кафельная печь поддерживают тепло. В остальном же порядок в доме соблюдается скрупулезно: он ежедневно моет посуду, застилает раскладной диван, экономно расходует керосин, пополняя его запасы по мере надобности, чистит свое пасторское облачение, гладит брюки, раз в день ест горячую пищу. Все необходимое приносит сосед, который ежедневно ходит по делам в лавку. Каждое утро Хенрик на лыжах отправляется в пасторскую контору — получасовая прогулка, если дорога нормальная. Домой возвращается в сумерках. Як следует по пятам, сторожит, горюет, правда, о непостижимом отсутствии Кое-кого, но со своими обязанностями справляется.
Хенрик пишет проповеди за кухонным столом, обычно он одет в просторный вязаный жакет с длинными рукавами и большим воротником, теплый, как шуба. Брюки заправлены в серые носки, на ногах деревянные сабо. Он отрастил бороду, которую подстригает забытыми Анной ножничками для ногтей. Он перенес в каморку книжный шкаф с любимыми книгами: Толстой, Рюдберг, Фрёдинг, Лагерлёф, Вальтер Скотт, Жюль Верн, Альберт Энгстрём и Натан Сёдерблюм.
Будильник отмеряет время — старое чудовище из жести и латуни, звонок которого способен разбудить мертвого, мирно тикает. Гудит огонь в плите, пастор сидит за кухонным столом, сочиняя новогоднюю проповедь. О смоковнице, не желавшей плодоносить, и заботливом виноградаре: «господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: Не принесет ли плода...»
Он зажигает свою хорошо обкуренную трубку: табак настоящий, рождественский подарок настоятеля, который только что бросил курить. Хенрик втягивает в себя мягкий сладковатый запах. Як спит на ковровой подстилке под столом, ноги его подрагивают, он тихонько рычит. Вдруг он вскакивает и замирает у двери, кто-то движется там, у ворот, кто-то на финских санках. Хенрик выходит в сени, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не выпустить тепло. Магда Сэлль дергает входную дверь, крыльцо черного хода из-за ночной метели превратилось в большой сугроб.
Магда. Добрый день, Хенрик, желаю тебе приятных праздников. Я принесла тебе и Яку кое-что вкусненькое. Дядя Самуэль приглашает тебя встретить с нами Новый год. Нас будет немного — семь-восемь человек.
Магда Сэлль протягивает корзину. Высокая, широкоплечая женщина заполнила собой сени. Из-под платка выбивается прядка волос с проседью, завитком падая на лоб, щеки и благородный нос покраснели от холода. Черные глаза смотрят на Хенрика бесхитростно, губы улыбаются. «Неужели так и будем здесь стоять? — спрашивает она, дружелюбно смеясь. — Не угостишь чем-нибудь горяченьким?» Она стаскивает с себя валенки: «Пальцы на ногах окоченели. Несмотря на валенки. Можно я поставлю их у плиты? Здесь так тепло и уютно. Вот как! Значит, ты переехал в комнату для прислуги, а из кухни устроил себе кабинет. Так, так! Я вижу, пастор готовит свою проповедь, а я мешаю, но я ненадолго. Просто немножко посижу, дух переведу. Кофейник горячий. Нальешь чашечку? А у тебя, как я посмотрю, прибрано. И посуду моешь».