Карин. Вы, кандидат, завтра едете в Сёдерхамн навестить вашу мать?
Хенрик. Пожалуй, я поеду прямо в Уппсалу.
Карин. Но до начала семестра есть же еще время?
Хенрик. Мне надо найти комнату и устроиться. Кроме того, подучить церковную историю.
Карин. Вот как, вы сдавали экзамен по церковной истории. У профессора Сюнделиуса, наверно?
Хенрик. Да. Довольно неудачно.
Карин. Профессор Сюнделиус — настоящий мучитель студентов. Я помню его еще молодым, он бывал у нас в доме. Видный юноша, но страшно надутый. Потом он женился на деньгах и каменном особняке и сделал карьеру в кругу политиков-либералов. Говорят, все идет к тому, что он станет министром.
Карин Окерблюм бросает взгляд в окно, она, кажется, о чем-то задумалась. Но тут заело нитку, и она, наклонившись, распутывает пряжу.
Карин. Как вам у нас понравилось?
Хенрик. Спасибо, все было прекрасно. Эрнст — хороший друг.
Карин. Эрнст — славный мальчик. Мы с Юханом невероятно гордимся им. Но пытаемся обуздать свои чувства. Иначе, возлагая на него слишком большие надежды, мы рискуем затормозить его развитие.
Хенрик. По-моему, Эрнст не чувствует никакого давления. Он необычайно свободный человек. Пожалуй, единственный по-настоящему свободный человек из тех, кого я знаю.
Карин. Меня радуют ваши слова, кандидат.
Хенрик. Я очень привязан к нему. Он мне как брат.
Карин. Мне кажется, что и Эрнст рад вашей дружбе. Он это повторял неоднократно.
Хенрик. Вы, фру Окерблюм, только что были настолько любезны, что спросили, как мне понравилось у вас. Я ответил, естественно, что все было прекрасно. Это не совсем правда. Я испытывал страх и напряжение.
Карин. Господи, друг мой! Почему страх?
Хенрик. Семейство Окерблюмов для меня — незнакомый мир. Хотя моя мать и положила столько трудов на мое воспитание.
Карин. Милый мальчик! Неужели было так тяжело?
Хенрик. Все бы ничего, если бы я не чувствовал критического отношения.
Карин. Критического отношения?
Хенрик. Семья настроена критически. Меня взвесили на весах и посчитали слишком легким.
Карин (смеется). Послушайте, кандидат! Так бывает во всех семьях, мы наверняка ничуть не хуже других. И, кроме того, у вас два весьма компетентных и преданных защитника.
Хенрик чересчур поздно сообразил, что капкан захлопнулся. Возможностей защищаться у него сильно поубавилось.
Хенрик. Дело, быть может, обстоит гораздо хуже. Я чувствовал себя нежеланным.
Фру Карин чуть улыбается, продолжая сматывать пряжу. Она не сразу отвечает, что приводит его в замешательство. Ему, верно, чудится, что он зашел слишком далеко, преступил границы вежливости.
Карин. Вы так считаете?
Хенрик. Прошу извинить меня. Я не хотел быть невежливым. И все же не могу освободиться от ощущения, что меня здесь едва терпят. Особенно мать Эрнста и Анны.
Снова молчание. Фру Карин утвердительно кивает: я поняла вас и собираюсь обдумать ваши слова.
Карин. Я попытаюсь быть откровенной, хотя, не исключено, буду вынуждена ранить ваши чувства. В таком случае это произойдет ненамеренно, моя антипатия, или как это еще назвать, не носит личного характера. Мне даже кажется, что я смогла бы питать дружеские и материнские чувства к юному другу Эрнста. Ведь я вижу, что он эмоциональный, ранимый и мягкий человек, который уже испытал удары жестокой во многом действительности. Моя антипатия, если мы назовем так мое отношение к вам, связана целиком и полностью с Анной. Я хорошо знаю свою дочь и считаю, что ее привязанность к вам, кандидат Бергман, приведет к катастрофе. Это сильное слово, я понимаю, что это может показаться преувеличением, но тем не менее я вынуждена употребить именно слово «катастрофа». Жизненная катастрофа. Не могу представить себе более невозможного и рокового сочетания, чем наша Анна и Хенрик Бергман. Анна — девочка избалованная, с сильной волей, эмоциональная, нежная, исключительно умная, нетерпеливая, грустная и веселая одновременно. Кто ей нужен, так это зрелый человек, способный воспитывать ее с любовью, твердостью и самоотверженным терпением. Вы очень молоды, плохо знаете жизнь, и, как я опасаюсь, давно носите в своей душе глубокие раны, не поддающиеся ни лечению, ни утешению. Анна придет в отчаяние от своих безнадежных попыток унять боль и исцелить. Поэтому я прошу вас...