Да — пустынно, тихо, нереально, как во сне, чуть пугающе, если у кого есть склонность к такому. Солнце стоит высоко на бесцветном небе. Безветренно, вокруг разлит запах высохших слез, прокисшей печали, подавленной боли — слабый, но вполне ощутимый запах, едкий и немного затхлый.
Некоторые утверждают, что мир погибнет с грохотом, шумом и громом. Я лично убежден, что мир просто остановится, затихнет, замрет, побелеет, растворится в бесконечной космической дымке. Этот июльский день в университетском городке вполне может быть началом такого в высшей степени недраматического конца.
Сцена представляет собой студенческую комнату Хенрика Бергмана, вначале совершенно пустую — ни людей, ни движений. Но вот распахивается дверь, и в комнату, пятясь задом, входит Хенрик, пытаясь протиснуть свой обитый жестью чемодан в узкий проем. Стол, стулья, пол завалены вещами. Он начинает их собирать без всякой системы и без желания. Наконец опускается на пол, зажигает трубку и упирается локтями в колени. В таком положении и сидит — довольно долго.
Внезапно в дверях появляется Анна. У нее за спиной виднеется узкое, грязное, освещенное солнцем окошко, выходящее на улицу. Анна в трауре, волосы забраны под берет, под траурной вуалью лицо кажется бледным, глаза в тени.
Хенрик (продолжает сидеть). Я почти испугался.
Анна (продолжает стоять). Испугался?
Хенрик. Я сидел и думал о тебе.
Анна. И вдруг я — тут как тут.
Хенрик. Как во сне.
Анна. У меня есть кое-что для тебя.
Она уже в комнате. Опускается на колени рядом с ним, начинает рыться в черной шелковой сумочке.
Хенрик. Ты изменилась.
Анна (вглядываясь в него). Ты тоже.
Хенрик. Ты стала еще красивее.
Анна. У тебя грустный вид.
Хенрик. Наверное, потому, что мне грустно.
Анна. Тебе только сейчас грустно или вообще?
Хенрик. Я тосковал по тебе.
Он замолкает, сглатывает, сняв очки, бросает их на стопку книг, смотрит в окно.
Анна. Я пришла, Хенрик.
Хенрик. Это правда?
Анна. Пришла. Я пришла.
Хенрик. Все это как во сне: сперва ты приходишь и говоришь что-то, чего я не понимаю. Потом ты внезапно исчезаешь.
Анна. Я не исчезну.
Улыбаясь, она продолжает рыться в сумочке, находит маленькую вещицу, завернутую в папиросную бумагу, кладет на его ладонь, поднимает вуаль и стаскивает берет, который летит на пол. На лоб падает завиток.
Хенрик. Анна?
Анна. Разверни. Я купила это в последний день, когда мы уезжали из Флоренции. Ничего особенного, наверняка подделка.
Он разворачивает папиросную бумагу: там маленькая, сантиметров пять, статуэтка из потемневшего дерева, изображающая Святую Деву, которая внимает благой вести. Хенрик держит статуэтку на раскрытой ладони.
Хенрик. Это Мария без младенца. Мария в момент Благовещения.
Анна (смотрит на него). Да.
Хенрик. Она теплая, согревает ладонь, удивительно. Потрогай.
Анна снимает перчатку, и Хенрик кладет статуэтку в ее раскрытую ладонь. Она качает головой, улыбается.
Анна. Нет, я не чувствую никакого тепла.
Она ставит Марию на стопку книг рядом с очками Хенрика, потом берет перчатку.
Хенрик. У тебя умер отец.
Анна. Да. Похороны послезавтра.
Хенрик. Тяжело?
Анна. Я жила в его любви, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Я никогда об этом не думала, кроме тех редких случаев, когда она мне мешала. Теперь мне грустно, потому что я была такой наивной и неблагодарной.
Хенрик. А где Эрнст?
Анна. Ждет внизу, во дворе.
Хенрик. Ты не хочешь позвать его подняться сюда?
Анна. Нет, нет. Позже. Я не рискнула прийти сюда одна. Ведь шансов почти не было. Я знала, что ты уехал из города. И все-таки не могла удержаться. И сказала Эрнсту: пошли погуляем, оставим ненадолго Дом печали. Пройдем по Огатан, может, столкнемся с Хенриком. Вроде как пошутила. Мы засмеялись. Когда мы проходили мимо твоего дома, Эрнст предложил: «Зайди, посмотри, может, он дома. Держу пари на пять крон, что он дома». — «Ты всегда выигрываешь пари», — ответила я. И я вошла. И ты оказался дома, а Эрнст выиграл пари. Кстати, я знаю, что ты не получил моего письма.