Все началось с несчастного случая в заводской кузне. У одного рабочего оторвало руку, и он скончался от потери крови до прибытия врача и «скорой помощи». По традиции, бригада хотела бросить работу и разойтись по домам, так было заведено, когда кто-нибудь умирал. Руководство воспротивилось, ссылаясь на поставки и сроки (шла война, на заводе производили важную военную продукцию). Внезапно гнев выплеснулся наружу. После унижений 1909 года и разыгравшихся следом боев местного значения противоречия, загнанные внутрь, продолжали свербеть. Выключили рубильники, машины остановились, цеха и люди утонули в свинцово-серых сумерках.
Когда из заводской конторы наконец-то прибыл директор Нурденсон, пастор уже был там, он сидел на скамейке у стены с несколькими пожилыми рабочими. Остальные стояли, сидели или лежали прямо на полу — в конце августа было еще тепло. Нурденсон заговорил спокойно и вежливо, только одно колено у него сильно дрожало. Никто не ответил. Он обратился к пастору, тот тоже промолчал — сумерки, тишина, жара. Покинув кузню, Нурденсон позвонил настоятелю. Настоятель потом вызвал к себе пастора и сделал ему выговор, ссылаясь на несколько туманные слова Учителя о том, что, мол, Богу Богово, а кесарю кесарево.
Эпизод обсуждался на заводе и в усадьбах, вероятно, в несколько приукрашенном свете. Пастора посчитали одним «из наших». К тому же он легко сходился с людьми, у него была хорошая память на имена и лица, он навещал стариков и больных, говорил с ними просто и понятно, иногда пел какой-нибудь псалом или что-то другое, подходящее к случаю. Он без шума реформировал предконфирмационное обучение — знакомил своих учеников с вопросами, которые задаются во время конфирмационного экзамена, и ответами на них, отменил домашние задания и говорил с ребятами о том, что было интересно и им, и ему самому. Раз в месяц он устраивал вечера для прихожан, чаще всего в пасторской усадьбе, потому что протопить часовню было слишком трудно. Заказал в издательстве Социального церковного управления диапозитивы и отпечатанные лекции. Навестил главу Миссионерского союза и предложил сотрудничество. Шаг оказался неподобающим. Настоятель запретил контакты подобного рода, и миссионерский пастор в язвительных выражениях ответил отказом.
В приходе, без сомнения, началась скромная духовная деятельность, что было выгодно и Миссионерскому союзу, и пятидесятникам, поскольку конкуренция и борьба за души усилились и обострились. Вообще-то после того, как улеглось первое любопытство, пастору приходилось читать свои проповеди в довольно-таки пустой часовне, в большой церкви пустота была еще заметнее. Но мало-помалу, страшно медленно, на мессы и вечерние псалмопения стало приходить все больше людей.
К этому следует добавить, что мать с отцом были красивой парой, жившей в очевидном согласии на ярко освещенной сцене пасторской усадьбы с дверьми нараспашку. Никто не ставил под сомнение их благие намерения.
Собрание кружка рукоделия — процедура неспешная, но имевшая успех, особенно зимой. Этим вечером в семь часов в пасторской усадьбе собралось двадцать девять женщин. Они основательно закутаны, в руках мешочки с рукоделием и угощение (у каждой корзинка, в ней — термос с кофе, сливки, сахар, чашка, ложка, блюдце, а также булочки и печенья в разных количествах и разного качества). Корзинки принимают Миа, Мейан и несколько дежурных конфирмантов. Обеденный стол быстро переоборудуют в кофейный, принесенный с собой кофе (с цикорием, кстати, поскольку идет вторая военная зима) сливают во вместительный хозяйский медный кофейник. Итак, гости снимают с себя многочисленные одежки, на стульях в прихожей и на лестнице растет гора пальто и шуб, женщины воспитанно сморкаются, приглаживают волосы перед зеркалом, слышны сдержанный гомон и гул. Анна и Хенрик, стоя в дверях, приветствуют пришедших. Керосиновые лампы, свечи, огонь в кафельных печах, внесенные в столовую столы и все имеющиеся и занятые у соседей стулья. «Здравствуйте, здравствуйте, добрый вечер, как хорошо, что вы, фру Пальм (Густавссон, Даниэльссон, Юханссон, Юханссон, Юханссон, Талльрут, Гертруд, Карна, Альма, Ингрид, Текла, Магна, Альва, фру Дебер, Гюлльхеден, Андер, Мэрта, фру Флинк, Веркелин, Крунстрём) сумели прийти, захотели прийти, у нас сегодня много народа, несмотря на мороз. Это мой брат, Эрнст Окерблюм, он только что приехал из Норвегии, там, кажется, еще холоднее. Сейчас будет очень кстати выпить по чашечке кофе, мама прислала мне сто граммов настоящего яванского. Мы высыпали его в кофейник. Фру Веркелин, я приду к вам завтра, если вас это устроит, и посмотрю вашу свекровь».