Выглянув в окно, Хенрик видит толпу. «Что там еще?» — спрашивает он у фру Карны. «Не знаю, — раздраженно отвечает та. — Теперь вечно какие-нибудь склоки. По-моему, они уволили Арвида. Арвида Фредина. Чего там говорить. Настоящий агитатор, пьяница и драчун. Болтает, что мы, дескать, должны примкнуть к мировому коммунизму и пристрелить Нурденсона или повесить его на колокольне. Не знаю, лучше ничего не знать. На прошлой неделе он был у нас, шумел с Ларссоном, заставлял его что-то подписать. Пришлось позвать соседа, чтобы тот помог его домой доставить. Так что ежели он уедет, я не буду против».
Хенрик прощается и выходит во двор. В этот момент на холме появляется бригадир, но близко не подходит. Он пытается действовать уговорами: «Пошли, ребята. Давно пора, не будем наживать еще больше неприятностей». Никто не двигается, при этом некоторые удивляются сами себе. «Успокойся, придем через десять минут»,— говорит кто-то. «Ну, тогда я спускаюсь, подожду там, не хочу слушать вашу дерьмовую болтовню». «Коли идешь вниз, так пришли сюда остальных».
Бригадир, не ответив, поворачивается и уходит. Вообще-то он мог бы позвонить в заводскую контору, там имеется что-то вроде местного телефона, но он этого не делает.
«Вопрос не в Арвиде Фредине, — говорит Юханнес Юханссон. — Дело больше в принципе. Мы должны дать им понять, что не согласны...» «С чем? — спрашивает кто-то. — Не согласны с тем, что Арвида уволили, хотя он пьет и болтает черт знает что?» Неодобрительный гул. «Они хотят создать прецедент, — хриплым голосом упрямо твердит свое Андерс Эк. — Создают прецедент и выбирают для этого Арвида Фредина, потому что он умеет писать и выражать свои мысли. Конечно, он опасен, вот его и вышвыривают. А не потому, что он пьяница и дерьмо».
Говорится это вполне добродушным тоном. Все смеются, даже Арвид улыбается. «Как бы там ни было, но мы не можем согласиться с тем, как они поступили с Арвидом Фредином, — решительно говорит Монс Лагергрен. — Мы должны высказаться четко и ясно, но вежливо. Орать и ругаться незачем. И так сыты этим по горло. Агитаторы из Евле нам не помогли. Наоборот».
Собравшиеся согласны с Лагергреном. Собственно, Арвида Фредина не особо любят здесь, пусть он хороший и умелый работник, но больно языком треплет и читает отрывки из никому неизвестных книг.
На какое-то время наступает молчание. Надо бы начинать вечернюю смену, давно уже пора. Бригадир — приличный человек, его хорошо здесь знают, он из местных. Понапрасну не ругается, но у него могут быть неприятности, если работа не возобновится. Несмотря на это, все продолжают стоять — мрачные, в нерешительности. «Давайте соберемся и как следует все обсудим, — говорит Юханнес. — В этом деле много разных моментов, нам не решить эту проблему, стоя здесь с разинутыми ртами». Гул одобрения. «Тогда вопрос в том, где нам собраться, — продолжает Юханнес. — Надо позвать и ребят с завода, а не только наших. Ежели мы соберемся в помещении завода, нас выгонят, и опять будут неприятности. На улице в эту чертову погоду не получится, а на сеновале у Роберта холоднее, чем на улице».
«Можно собраться в часовне, — говорит Хенрик, не дав себе времени на обдумывание. — В часовне будет тепло, по крайней мере после мессы. Печи топятся все утро. Там помещается сто пятьдесят человек, этого ведь хватит?» Хенрик вопрошающе обводит взглядом присутствующих. Закрытые, недоверчивые, удивленные лица. «В часовне? — переспрашивает Юханнес. — А что скажет на это настоятель?» «Я имею право устраивать собрания и встречи, мне дано такое право». «Вот как? — говорит Лагергрен, в голосе которого все еще слышится удивление. — Ну что, примем предложение пастора?» — «А почему бы нет, ежели только пастор не передумает». «Не передумаю»,— заверяет Хенрик насколько возможно спокойно. «В воскресенье, в два?» — предлагает кто-то. «Подходит», — отвечает Хенрик. «Вы, пастор, тоже придете?» — «Разумеется. Ключ-то у меня».
Той же ночью Анну и Хенрика разбудила гроза, разыгравшаяся в Форсбуде. Над озером Стуршён, горными грядами и горами словно гремит непрерывная канонада. Град волнами накатывает на крышу. «Никогда в жизни не видела такой странной погоды», — шепчет Анна. Она зажигает свечу, приносит Дага, который безмятежно спит, не обращая внимания на грохот. Все трое лежат в кровати Хенрика. «Гроза в феврале — прямо Судный день».