— Да чего там — трасса и трасса, — пожал плечами Макс. — Я так прикинул, доберемся часов за семь-восемь… Можно бы быстрее, но на моем драндулете…
— Недалеко, в принципе, — согласился Любимов.
В этот момент вновь пробудился телефон. Семен понажимал кнопки, кивнул Виригину. Тот прокашлялся, снял трубку.
— Слушаю.
— Виригин? — Голос Кедрова смешивался с шумом улицы. Видимо, он звонил из автомата.
— Ну, а кто еще? Дай с Юлей поговорить.
— Не выйдет. Она в отрубе.
— Она жива?!
— Пока — да, — усмехнулся похититель. — И почти здорова. Не ссы, я свое слово держу! Снотворняк ей вкатил. Бабло у тебя?
— У меня.
— Молоток. А паспорт?
— Вот, в руках держу…
— Держи крепче, нах, — хохотнул Кедров. — И подъезжай через два часа к площади Победы. Вылезай из тачки и маячь там сусликом. Я тебя узнаю.
— Сам ты суслик…
— Заткнись. Мы с тобой, мент, одного поля ягода. И не вздумай в войнушку играть. Без меня вы ее не найдете.
В трубке раздались гудки.
— Сволочь! — сплюнул Виригин.
Помимо всего прочего, ему не нравилось, что Кедров считал его равным себе. И с этим человеком ему предстояло провести в машине семь часов…
— Звонок с Балтийского вокзала, из автомата, — сообщил Семен.
— Хочет, чтобы я через два часа на площади Победы был, — Виригин в бессилии опустился на стул.
Шишкин посмотрел на часы:
— Так, я двинул в банк. Жора — бери мою машину и пулей на границу… А ты, Максим, главное — не волнуйся. Все идет как надо… Или почти как надо.
Виригин припарковался напротив гостиницы «Пулковская». Вышел из машины, закурил. Кедров опаздывал. Скорее, наверное, не опаздывал, а осматривался на местности, искал «хвосты».
Макс сообразил, что забыл взять в дорогу воды. Путь неблизкий. Пошел к лотку у входа в «Пулковскую». Кедров наверняка следит за ним. Что ж, пусть следит.
Стайка японских туристов, жужжа во все стороны видеокамерами, вышла из автобуса и двинулась к отелю. Маленькая японка в серебристом плаще выспрашивала у гида, отчаянно коверкая русские слова:
— Правда ри говоррят, сито Петеррбург — криминаррьная сторрица России?..
— Неправда, — деликатно улыбался гид. — Это выдумка досужих журналистов и авторов телесериалов. Санкт-Петербург — культурная столица.
Возле машины стоял Кедров. Виригин, не торопясь, подошел. Они впервые увидели друг друга.
— Здорово, майор… Нас тут не обложили? Не советую.
Виригин промолчал.
— А мне водички не купил? Ни копья, веришь ли…
Виригин так же молча дал Кедрову деньги. Кедров вразвалочку сходил к ларьку, вернулся с водой.
— Паспорт принес?..
Виригин достал из кармана документы и отдал Кедрову. Тот полюбовался на свою физиономию.
— Красавец… Последний подарок от Ромы с того света. Хороший был мужик, нах. А ты его, майор, ку-ку… Я-то твою дочку пожалел — цени. Бабло где?
— В машине, — впервые открыл рот Максим.
— Ну, загружаемся…
Виригин сел за руль, Кедров — на заднее сидение. Там он пересчитал деньги.
— Отлично, майор… А говорил — не брал. Ну-ка, грабли поднял по-быстрому…
Кедров шустро и грамотно обыскал Виригина.
— Нормалек. Не в обиду, майор, я тебе тридцатку потом отдам, нах, когда разменяем… Ксиву свою ментовскую взял?
Виригин кивнул.
— Неразговорчивый ты… и хорошо. Чтобы всем гаишникам вместе с правами предъявлял, понял?
Виригин снова кивнул.
— И хер ли ты стоишь, если понял? Вперед, к братским бульбашам!
— Где Юля?
— Как только в Белоруссии будем, назову место. Мне крысятничать незачем. Может, еще и сведет нас судьба, чего ссориться. Я, майор, по понятиям, бля. Если только сам все не испортишь…
Виригин резко надавил на газ.
Вскоре он выбрался через пробки на Е-95 (раньше так называлась дорога на Москву; теперь классификация изменилась, и этот прославленный в песне номер достался белорусской трассе) и развил предельную скорость.
Не то чтобы Виригин сильно любил быструю езду, скорее, нет. Но скорость дарила ему один важный эффект: улетучивались из головы мрачные мысли. Словно ветром выдувало. Проблемы, правда, оставались.
Очнувшись, Юля долго не могла сообразить, где находится. Почему так темно вокруг. И почему ей так трудно дышать. И почему не слушаются руки и ноги…
Может быть, она еще спит?
Потом все вспомнила. Рванулась. Руки пронзила резкая боль, но кляп во рту ослаб. Долго жевала противную вонючую тряпку, боялась, что стошнит. Наконец, кляп выпал.