Дрожь пробежала по моей коже. Нет, не было никакого способа…
Арахис посмотрел на меня, и да, его лицо определённо стало более осязаемым.
— Ты была права, понимаешь? Когда ты сказала, что должны быть признаки того, что с Гавриилом что-то пошло не так. Что должны были быть какие-то знаки.
Я отступила назад, наткнувшись на стену.
— И они были. Ты также была права, когда сказала, что ты — лазейка. Оружие, которое можно было пронести мимо клятвы никому не причинять вреда. По крайней мере, вначале это было всё, чем ты была, но потом я узнал, как и почему Бог может и будет делать всё для Своих детей, — появилась улыбка. — Что иногда даже Бог нарушал правила.
Я была полностью прижата к стене, моё сердце колотилось так быстро, что не было никаких сомнений, что я была очень жива.
— Архангел не может оставаться на Земле и среди душ в течение какого-либо реального времени. Слишком много ответственности и слишком много последствий. Присутствие одного из них привлекло бы слишком много внимания со всех сторон, — сказал он, и в центре его груди начало появляться едва заметное белое свечение. — Но, как и Бог, я не мог уйти от своего собственного творения. От моей плоти и крови.
Сияние из центра его груди омыло всё остальное тело. Небесный свет пульсировал интенсивным белым светом — таким светом, который, как я знала, души видели перед тем, как уйти. На него было тепло и терпимо смотреть, наблюдать.
Арахис изменился.
Его тело вытянулось, а плечи расширились. Копна каштановых волос посветлела, став цвета солнца. Его черты ожесточились, теряя полноту молодости, к которой я привыкла. Старая футболка с Белой Змеёй превратилась в белую тунику без рукавов, а рваные джинсы превратились в льняные брюки жемчужного цвета. И его кожа… непрерывно менялась оттенкам человеческой кожи, прежде чем осесть где-то посередине.
— Итак, — сказал он голосом, который не принадлежал Арахису. — Я сделал всё, что мог, чтобы присматривать за тобой.
Мой отец, архангел Михаил, стоял передо мной.
— Срань господня, — прошептала я.
Он рассмеялся, он действительно рассмеялся, и это был странный звук, знакомый и всё же незнакомый. Это напомнило мне смех Арахиса, если бы этот смех вырос.
— Я не удивлён таким ответом.
Мне казалось, что мои глаза вот-вот выскочат из орбит.
— Ты… Есть… — я покачала головой. — Это по-настоящему?
Он кивнул.
— Но где же Арахис?
Эти белые глаза потеплели. Я не знала, как это возможно, но это было так, потому что они это сделали.
— Я Арахис.
— Это невозможно. Арахис был подростком. Он подросток, и он умер в 80-х годах…
— На концерте «Вайтснейк», после того, как он забрался на вершину башни громкоговорителей, а затем разбился насмерть? — закончил он за меня. — Ты когда-нибудь слышала о чём-нибудь более нелепом?
Ну, нет.
— Позволь мне сказать тебе, что люди нашли невероятно странные способы умереть, и был один, который умер таким образом. За исключением того, что он был старше, и история его смерти позабавила меня. Он запомнился мне на долгие годы.
— История… его смерти… позабавила тебя?
— Так и было, поэтому я позаимствовал его смерть.
Он наклонил голову — о, боже, она наклонилась так, как это часто бывало, когда Арахис смотрел на меня.
— Тебе следует присесть.
Я не могла пошевелиться.
— Арахис не был настоящим?
— Арахис настоящий, — поправил он. — Он, ну, в общем, плод моего воображения. Проявление или проекция меня, когда я был… моложе, гораздо более раздражающим ангелом, склонным ко всяким вещам.
— Например, прокрасться в ванную, когда Зейн принимал душ? — я завизжала, как настоящий птеродактиль.
— Когда ты так говоришь, это звучит извращённо.
— Потому что это извращение.
О, боже, зачем мне вообще объяснять это кому-то, не говоря уже об архангеле?
— Мне было любопытно узнать о человеке, который, как я знал, будет владеть сердцем моей дочери. Не то чтобы я смотрел туда, куда не следовало, — он пожал плечами. — Кроме того, в этом мире нет ничего, чего бы мы не видели миллион раз раньше.