Глава 2. Серая тоска
Деревья расступились в стороны. Юрий поднял голову, впереди показалась околица. Длинные кривые жердины на подгнивших столбах. Между грубо стёсанных досок щели такие, что можно легко просунуть хоть палец, хоть ладонь целиком. Чуть дальше двумя рядами потянулись дома. Самые обычные деревенские избы. Крыши покрыты дранкой. Из квадратных печных труб тянется сизый дымок. На узких окнах лишь кое-где можно заметить настоящие прозрачные стёкла. Гораздо чаще на рамы натянуты бычьи пузыри.
Улица между домами заросла свежей зелёной травой. Две чуть заметные колеи тянутся от околицы к центру деревни, к храму на площади. Юрий поднял глаза. Крест с облезлой позолотой на серой маковке хорошо виден на фоне светлого неба.
Лапоть зацепился за невидимый корень. Юрий тихо ругнулся сквозь зубы. Это и есть его родная деревня Вельшино, унылая и кособокая. Здесь отродясь не было ярких сочных красок, как у людей в Большом внешнем мире. Самый распространённый цвет — серое дерево, которое когда-то было ярким, но потом Солнце, ветер и дожди состарили его.
Даже люди, односельчане, и те все блеклые и серые. Какие там тёмно-зелёные куртки и штаны как у людей из Большого внешнего мира? На мужиках простые рубахи и штаны, на бабах такие же платья и платки. И все без исключения в серых лаптях. Даже зимние валенки, на мороз и снег, и те серые. Одним словом, серая тоска.
Старики рассказывают, что давным-давно, во времена чудной страны под названием СССР, Вельшино была заброшена. Впрочем, как и многие другие деревни в округе. Если верить отцу Кондрату, то сорок лет назад люди забыли бога и продались адским машинам. Что именно произошло, никто Юрию толком так и не смог объяснить, даже деревенский священник. Но именно тогда в Вельшино поселилась община последователей спасительной веры под названием «Истинные люди».
Те же старики очень любят вспоминать, как им пришлось заново отстроить деревню, отогнать тайгу и вновь распахать поля. Это был большой и тяжёлый труд. Неудивительно, что старики жутко гордятся своим прошлым. А вот о чём они крайне не любят вспоминать, так это о том, что совершить сей славный подвиг им помогли те самые адские машины. Тот же лес они валили с помощью так называемых бензиновых пил. Толстые и тяжёлые стволы к будущим избам им помогал свозить какой-то трактор, тоже на каком-то бензине. Этот же трактор помог первым поселенцам выкорчевать многочисленные пни и распахать поля. Это уже позже, спустя годы, когда закончился бензин, а община окончательно порвала все связи с Большим внешним миром, тот самый трактор заменили кони.
Как же не хочется возвращаться домой, но стоять у околицы ещё глупей. Юрий нагнулся и пролез под тонким бревном, что, вместо ворот, перегораживает выход в лес. По сторонам лучше не смотреть. Нечего там смотреть. Ещё неприятней ловить на себе то надменные, то жалостливые, то осуждающие взгляды односельчан. Последних больше всего. Вся деревня знает, зачем он то и дело убегает на берег реки Шушбай.
А вот и он, Юрий остановился. Ноги едва не подломились, а душа едва не рухнула на землю. Специально навстречу вышел, сейчас начнётся. Да и односельчане глаза и уши навострили.
— Ты опять убежал на берег Шушбай.
Отец не спрашивает, а лишь желает убедиться в собственной правоте. Юрий потупил глаза. Как же хочется провалиться сквозь землю, только не от стыда.
— Сколько раз тебе повторять: нельзя туда ходить! — голос отца загремел на всю улицу.
Подзатыльник больно ожёг затылок. Голова дёрнулась вперёд. Юрий плотнее сжал губы, но так ничего и не ответил. Да и какой смысл отвечать? Всё это было, было много, много раз. Даже хуже: Юрий точно знал, что получит от родителя на орехи, когда вернётся в деревню.
— Жениться пора, а ума нет. Когда ум будет? Я спрашиваю, — родитель грозно сдвинул брови. — Пошли домой.
Юрий послушно побрёл в сторону родной избы. Отец шагает рядом и продолжает что-то там грозно выговаривать. Только, как родитель сам любит повторять, в одно ухо у Юрия влетает, а в другое тут же вылетает.
Ещё один подзатыльник ожёг затылок. Юрий покосился на отца. Если строго, то на Фёдора Иннокентиевича Сварина. Шерстяная рубаха навыпуск перехвачена старым полинявшим от многочисленных стирок кушаком. В чёрной бороде отсвечивают первые седые волоски. На руке отца не хватает двух пальцев, мизинца и безымянного. Мать сказывала, что случайно топором отхватил много лет назад. Крови, говорят, много было. Когда отец крестится, то нехватка двух пальцев особенно бросается в глаза.