– Я пришел сюда, чтобы больше работать. А ты мне поручил легкое дело.
Услышав это, игумен направил его старшим на виноградник – обрезать лозу вместе с братьями. Так как преподобный был неопытен в таком деле, то часто ранил себе пальцы, и поэтому работа казалась ему невыносимой, но он терпел, пока она не закончилась. Но тут пришло время окапывать виноград, и пришлось работать еще усерднее. А когда созрели плоды, ему поручили охранять виноградник.
Однажды пришли к нему несколько братьев. То ли по нерадению, то ли для испытания его, они хотели нарвать винограда.
– Простите меня, братья, – сказал Антоний, – я не разрешу вам это сделать. Но виноградник перед вами. Хотите – рвите. Но если вы так сделаете, то мне придется сказать об этом игумену.
А ему Антоний каждый день исповедовал свои помыслы.
После таких слов братьям пришлось уйти ни с чем.
Часто старец оставался один, скрываясь от полуденного зноя в шалаше. Приводя в порядок свою истрепанную одежду, он говорил своим помыслам: «Когда я был отшельником, вы уверяли меня, что мои страдания бесполезны и в моих аскетических трудах нет никакого смысла. А теперь, когда вы привели меня сюда, называете счастливыми мучения прежней отшельнической жизни. Неужели сейчас вам нужно вырвать меня и из жизни с братией?» – так с плачем и сердечной скорбью часто размышлял и говорил себе Антоний. Об этом узнал один духоносный старец и с братской любовью утешил его, и Антоний стал преодолевать искушения ради воздаяния в будущем.
Когда же пришла пора сбора винограда, старца направили в трапезную. Там работа оказалась еще тяжелее. Почти до третьего часу ночи[71] не прекращалась суета: люди входили и выходили, всех нужно было обслужить, те же частенько бранили его, но он принимал это с благодарностью. В этом послушании он пребывал довольно долго. Его одежда и сандалии совсем износились. Обувь он стал носить лишь по просьбе блаженного епископа Павла, а до этого все время своего подвижничества ходил босиком.
Итак, как я уже сказал, вся одежда на нем истлела, а уже наступила зима. Антоний страдал от холода, но игумен все медлил с выдачей одежды, и закаленному подвижнику было нечем защитить (от холода) бренную плоть. Однако настоятель так поступал для назидания нерадивых, а старец стяжал бы еще большую награду. Антоний ходил босым по мраморному полу, от холода кожа на его ногах потрескалась, и это причиняло ему боль. Братья видели его страдания и нужду. Один принес ему овчину, другой – калиги для ног, но подвижник ничего не брал у них, ожидая решения настоятеля, а братьям говорил:
– Я знаю, нашему отцу ведомо, чего мне не хватает и в чем я нуждаюсь. И заботу обо мне я оставляю ему, пока не известит его Господь, ради нашего смирения.
Так прошла зима, наступила весна, а затем лето. Антоний попрежнему не оставлял своих подвигов, но его осаждали внутрении помыслы и телесные нужды. Тогда он пришел к настоятелю и сказал:
– Владыко, если монастырь не в состоянии дать мне необходимое, благослови обратиться к друзьям и позаботиться о себе самому.
Божественный пастырь, увидев, что привел старца в нужное состояние, сказал:
– Мой монастырь, слава Богу, кормит всю округу, и, думаешь, не может одеть и обуть тебя? А мне говорили, что ты подвижник и можешь переносить телесные лишения. Но что-то в тебе не видно этого. В миру ты оставил все свое состояние ради Господа, обрек себя на труд и нищету, долгое время благополучно отшельничал в пустыне и перенес плотские испытания, а придя к нам, стал малодушным и не можешь вытерпеть даже незначительных трудностей. Ведь таких послаблений просят только самые ленивые, но не те, кто ревнует о великой награде от Христа.
Тем самым он смирил Антония, которому нечем было оправдаться, и отпустил его.
После такой строгой отповеди воин Христов продолжал переносить скорби ради Господа. Каждый день он обливался слезами и телесным воздержанием очищал свою душу. Настоятель позволил Антонию поститься и работать по своему усмотрению, чтобы ему не казалось, будто он еще не достиг той меры подвига, какая была у него в пустыне. Поэтому подвижник не позволял себе спать лежа на кровати, но лишь сидя на низком, специально сделанном для этого стульчике. Он вставал ночью еще до ударов била[72], пел стихословия и псалмы, заботясь о благодатном окормлении своей души.
Благодаря своему превеликому терпению Антоний многому научился, и настоятель и монахи ценили его за это. Работавшие в поле братья взяли его с собой и дали ему мотыгу, чтобы он срубал и выкорчевывал заросли кустарника. И старец, обливаясь потом, работал до изнеможения и лишь устами своего сердца втайне обращался к Господу: Призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои (Пс. 24:18). И вот как-то ночью он увидел во сне светлого мужа с весами в руках. На левой чаше весов лежали все его прегрешения с самых юных лет, а на правой – мотыга, которой он работал во славу Божию. Мотыга потянула вниз и перевесила грехи на левой чаше, и те пропали. А светлый муж сказал Антонию:
71
Имеется в виду византийское временя. Здесь третий час после захода солнца. См. сноску на стр. 1б4.
72
Длинная деревянная доска, по которой бьют деревянной колотушкой, созывая монахов на службу.