— Ах, правды, — устало произнес Липутин, вынимая часы на цепочке. — И где этот ваш патологоанатом?
— Уверен, что будет с минуты на минуту.
— И кто это?
— Доктор Первоедов, из Обуховской больницы. Он в этом качестве нам уже неоднократно помогал, и всегда успешно.
— Но заставлять нас эдак вот дожидаться, — с неудовольствием заметил Липутин, демонстративно указывая на понятых. — Господа специально выразили согласие участвовать в этой… процедуре…
Понятые с достоинством закивали.
— Я уверен, что им отрадно выполнять свой гражданский долг.
— А есть ли чувство долга у этого вашего патологоанатома? Вы, надеюсь, в курсе, что ваше следственное управление полномочно штрафовать за…
К облегчению Порфирия Петровича, в этот момент в помещение торопливо вошел нестарый еще краснолицый мужчина, толкая перед собой двухколесную тележку с обитым жестью сундучком. Вошедший был без головного убора; над воротником кургузого, в крупную клетку пальто топорщились длинные растрепанные волосы. Его неопрятная, можно сказать, неряшливая внешность смотрелась вопиющим контрастом благообразному виду Липунина.
— Прошу простить, тысяча извинений, — с ходу заговорил доктор. — Задержался исключительно из-за инфлюэнцы. Сразу пять новых случаев. Пять!
Липутин с непроницаемым лицом опустил часы в карман.
— К нам это не имеет никакого отношения-с. Вы, надеюсь, сознаете свои законные обязанности?
— Конечно, ваше превосходительство. Несомненно, не-сом-нен-но!
Первоедов, остановив, накренил тележку вперед, с возможной аккуратностью опуская с нее на пол сундучок. Несмотря на всю осторожность, в недрах сундучка что-то приглушенно звякнуло. Доктор поспешно отпер и открыл крышку, тревожно оглядев содержимое.
— Все в порядке, ничего не побилось. Колбы с формальдегидом целы. Я лишь за них и беспокоился.
— Полагаю, вашей пунктуальности безусловно пошло бы на пользу, будь у вас поменьше сторонних занятий, — сказал Липутин. — Через них вы в основном и запаздываете, а не от лечения ваших больных.
— Остроумно, ваше превосходительство, в высшей степени остроумно…
— Итак, наш следователь, — продолжал прокурор, — наш уважаемый Порфирий Петрович указывал на необходимость вызвать вас для проведения вскрытия этих двоих бедолаг.
— Да-да, конечно, — спешно кивнул Первоедов, напрягшись лицом.
— Он говорит «конечно»! — вспылил вдруг Липутин. — При чем здесь это самое «конечно»! — Он обратился к понятым. — Господа, а что скажете вы? Стоит ли нам учинять весь этот фарс?
— Да, действительно, а надо ли? — в тон ему воскликнул Волоконский, майор.
— Я, честно сказать, тоже не вижу особой целесообразности, — поддакнул и советник Епанчин.
— Но коли уж мы все здесь собрались, — растерянно заметил Никодим Фомич, — и доктор инвентарь свой доставил…
— А как же, — сказал доктор Первоедов. — Не привези я инструмента, мне и вскрытие делать было бы нечем. Подумайте над этим, Порфирий Петрович, прежде чем звать меня на выручку в очередной раз.
— Закон не обязывает следственное управление располагать врачом для судебной экспертизы, — машинально процитировал Липутин, очевидно зная эту фразу назубок.
— Да, но было бы наверняка удобнее, если б следственное управление позволяло проводить экспертизу где-нибудь в больнице или анатомическом театре, где инвентарь, подобный моему, наверняка есть в распоряжении, — с улыбкой, но твердо сказал доктор.
— Вам-то удобнее, сомнения нет, — холодно кивнул Липутин. — Но о вашем удобстве, знаете ли, вопроса не стоит.
— Я непременно учту ваше предложение на будущее. — Порфирий Петрович учтиво поклонился доктору.
— В том нет нужды-с, — бесцеремонно перебил Липутин. — И я не вижу логики в аргументе, что лишь оттого, что, дескать, доктор озаботился принести свои инструменты, мы должны позволять ему пускать их в ход. Это бесполезное занятие, пусть он хоть в лепешку разобьется, пытаясь услужить.
— Я б хотел привлечь ваше внимание вот к какой детали, — полуприкрыв глаза, перевел неожиданно разговор Порфирий Петрович. — На стволе березы, с которой сняли этого служивого, была одна вертикальная зарубка…
— Да, и я обратил внимание, — кивнул Салытов.
— …по размеру сопоставимая с лезвием топора.
— Ну и? — бросил Липутин.
— Кто бы мог ее оставить?
— Какая разница, кто? При чем вообще здесь это?
— Зарубка находилась несколько выше того места, где была повязана веревка.
— Что вы нас все той зарубкой донимаете, Порфирий Петрович? Я слышать не желаю об этой вашей зарубке!
— Самоубийца до нее дотянуться бы не смог, ну а уж карлик и подавно.
— Топор могли метнуть, — предположил наугад Липутин. — А он возьми да и выпади, — добавил он уже с меньшей уверенностью.
— Топор? Какой именно? Тот, которым убит был карлик? Но на зарубке нет следов крови. Да и по лезвию не видно, чтобы им недавно делали надрез: в таком случае с лезвия частично стерлась бы кровь, хотя бы с краешка. Если, конечно, зарубка не была сделана до того, как карлик был убит. Но мы уже установили, что карлика не могли убить на том месте, где обнаружены были тела. Так что возникает подозрение, что зарубка на стволе могла быть сделана другим топором. Или топор был тот же, но удар по голове последовал позже.
— Я еще раз повторяю: при чем здесь вообще зарубка на дереве? Это может быть совпадение. Вы об этом не думали?
— Разумеется, думал. Однако странное какое-то совпадение. Ни на одном из деревьев в окрестности я ничего подобного не заметил. Так что можно хотя бы предположить, что зарубка действительно имеет некое отношение к делу.
— Никаких таких «возможностей» я рассматривать не желаю! Порфирий Петрович, вы, право, испытываете мое терпение. У меня и без того голова последнее время кругом, протаскивать все эти дела через суды. А тут еще вы разыгрываете защитника этого негодяя, даром что покойника.
— Тем не менее, отношение к делу есть, поскольку сам собой напрашивается вопрос о присутствии некоей третьей стороны, — не уступал Порфирий Петрович.
— Да зарубку ту можно было в любое время сделать!
— Она совсем свежая. И даже если не соотносится с делом, все равно остается вопрос: кто мог сделать ее и с какой целью?
— Если зарубка та не связана с делом, мне на нее абсолютно, черт побери, наплевать.
— Смысл в ней есть только в том случае, если она как-то сопряжена с делом.
— Но как? Каким образом, в каком смысле?
— Пока не знаю, — признался Порфирий Петрович. — Но выясню непременно.
— Каких ответов вы ожидаете от медэкспертизы? — подал голос Первоедов.
Липутин лишь шумно вздохнул: дескать, ваша взяла.
— Меня более всего интересует, какова причина смерти в каждом из случаев, — сказал Порфирий Петрович.
— Чушь собачья, — проворчал прокурор.
Доктор, коротко кивнув, снял пальто и вручил его статскому советнику. Тот, машинально приняв это тряпье на руки, тут же с негодованием бросил его на пол. Первоедов тем временем, отвернувшись, уже извлекал из сундучка резиновый фартук.
— У одного трупа петля на шее! У другого пролом в черепе, с лезвие шириной! — негодующе крикнул Липутин.
Первоедов, успев вооружиться скальпелем, вновь лаконично кивнул.
— Ну что, начнем с этого, — сказал он, при этом словно указывая острием на прокурора. И хотя стоял Первоедов возле одного из трупов, все как один почувствовали, что фраза адресована Липутину.
— Взгляните-ка на его глаза, — подал голос Первоедов.
— А что такое? — живо отреагировал Порфирий Петрович.
— В них нет крови. В случаях удушения типичная картина совершенно обратная.
Веревка въелась в мягкие ткани шеи. Доктор Первоедов аккуратно, чтобы не задеть кожу, отделил ее скальпелем и подцепил длинными щипчиками.
— Ага, вот это любопытно, — ни к кому не обращаясь, протянул он. — Ох как любопытно-о.