Порфирий Иванович, прикуривая, вдумчиво ее оглядел.
— Желтый билет при ней? — спросил он Салытова.
— При ней.
— Составлен по форме?
— Да при чем здесь это!
— И тем не менее по форме?
— По форме, — не сказал, а как бы сплюнул Салытов. Лицо его отражало бурю противоречивых эмоций: с одной стороны, желчное, гневливое раздражение, с другой — боязнь выказать опрометчивость, а то и несообразительность в глазах коллег. Такое случалось всякий раз, когда им доводилось вот так сталкиваться с Порфирием Петровичем.
— Она обвиняется в краже ста рублей у некоего господина. Городовой при аресте обыскал и обнаружил при ней ассигнацию данного номинала.
— Понятно. И где это предполагаемое преступление имело место?
— Предполагаемое! Ну уж, скажу я вам, Порфирий Петрович!
— И где же?
— На Садовой.
— Ага. И когда?
— Рано поутру.
— Конкретное время известно?
— Часа в четыре утра, — подал голос околоточный.
— Мгм. Тогда почему разбирательство так затянулось?
— Да вот, истец-то возьми да пропади! — с едким сарказмом вставил письмоводитель, ясно давая понять, что происходящее не интересует его ни в малейшей степени.
— Вот беда-то. И что, так до сих пор и не объявился?
— Да вот, пока ищем, — метнув на писаря испепеляющий взгляд, поспешил с ответом Салытов.
— Ну а имя его известно?
— Да вот она, — опять же кивком указал на девушку Салытов, — говорит, что представлялся Константином Кирилловичем.
Порфирий Петрович переключил внимание на девушку.
— Значит, человек этот вам известен?
— Я его видела только однажды, ваше благородие, — ответила та голосом ребенка, причем хорошо воспитанного.
— При каких обстоятельствах?
Девушка, зардевшись, потупила глаза, вслед за чем на нее опять напал озноб.
— Это был ваш клиент?
— Нет. — Все еще дрожа, девушка подняла взгляд. — Не в этом смысле.
— Тогда в смысле сутенер?
Та, мотнув головой, промолчала.
— Вам известно, где он проживает, этот Константин Кириллович?
— Не известно.
— А как так вышло, что эти сто рублей оказались при вас?
— Он их мне дал.
— Дал, сто рублей? Зачем?
— Я не хотела брать. Он их силком мне сунул.
— Он силой сует вам сто рублей, и тут же кличет городового, обвиняя вас в краже? Какая-то ходульная версия, сударыня, Вам не кажется?
— Мне нечем это объяснить, ваше благородие.
— Он хотел, чтобы вы пошли с ним, когда давал вам деньги?
— Да.
— И вы пошли?
— Нет.
— Отказались?
— Ну, вроде как.
— А взятые деньги вроде как оставили при себе. Может, он потому и позвал полицейского?
— Я их пыталась отдать. А он не брал.
— Вы за свои услуги обычно так и берете, по сто рублей?
В ответ лишь сдавленный всхлип — не то рыдание, не то смех с призвуком глухого отчаяния.
— Простите. Но давайте называть вещи своими именами: ведь вы же уличная женщина. Вы же не станете этого отрицать?
— Я не уличная. У меня вон и билет есть.
Она вынула желтую карточку, удостоверяющую ее род занятий. «Лилия Ивановна Семенова», — прочел Порфирий Петрович. Значится в заведении мадам Келлер, по Садовой.
— Ах да. Можете убрать, у меня нет к этому никаких вопросов. Я насчет человека, давшего вам сотенную. Вы отказываетесь от денег и отказываетесь идти с ним. Он что, был очень дурен собой?
— Нет. Дело совершенно не в этом.
— Так почему же вы с ним не пошли? И от денег таких отказались?
— Слишком уж большая сумма.
— Странная вы особа, скажу я вам. Чтоб женщина вашего рода занятий, и колебалась перед таким соблазном…
— Я боялась, чего мне от него ожидать.
— Ах вон оно что. А что, есть какие-то ограничения? В этом дело?
— Не в том, о чем вы думаете.
— Так в чем же? Скажите, сделайте милость.
— Он звал меня не для себя.
— Вот как. То есть чей-то посредник. И от кого же, от чьего имени он действовал?
— Он не сказал.
Васильковые зрачки растерянно метнулись из стороны в сторону. Порфирий Петрович слегка, несколько женственно накренив голову, еще раз оглядел девушку.
— Все равно смысл не ясен. Почему вы все же с ним не пошли? И почему, даже получив отказ, он просто не взял и не забрал деньги? Зачем было звать городового, обвинять вас в краже? Зачем сбегать, в конце концов?
— Не знаю, ваше благородие.
— А что, кстати, с теми деньгами?
— Они здесь, у нас, в качестве улики! — поспешил Салытов.
— Улики чего! Жалоб не поступало. Оснований для обвинения у нас нет. Мы не вправе ее удерживать. Что касается билета, так он у нее в порядке. Так что девушку можно и отпустить. По идее, мы и эти сто рублей должны ей возвратить.
— Но она же их украла!
— Так утверждает тот, кого здесь нет. Она же говорит, что он их ей дал. Опротестовать это здесь просто некому. Может, это был презент. Или, скажем, аванс за не предоставленные пока услуги. Заявителю мы их возвратить не можем, поскольку он отсутствует, адрес его нам неизвестен. Так что никто не смеет настаивать на конфискации заработка этой несчастной.
— Но она их ничем не заработала, даже если принять на веру ее трактовку событий! — вспылил Салытов.
— Действительно. Но кто мы такие, чтобы выносить на этот счет свой вердикт? Мы здесь для того, чтобы блюсти закон, а не собственные представления о морали. Мне бы ох как хотелось составить разговор с тем Константином Кирилловичем. Сударыня, вы, часом, не знаете его фамилию?
— Нет, ваше благородие. Он назвался просто Константином Кирилловичем.
— Что ж, ладно. Возможно, у него есть свои причины уклоняться от встречи с нами. Сам же я считаю крайне неосмотрительным, что вы дали ему уйти, Илья Петрович.
— Да разве ж я знал, что он так возьмет да сделает ноги!
— Дорогой вы мой, вы разве не замечаете, что я вас просто разыгрываю? Боже упаси, я вас ни в коем случае не виню. В конце концов, кому-то ж надо было взять обвиняемых под стражу. — Порфирий Петрович повернулся к письмоводителю. — Александр Григорьевич, будьте так добры, верните деньги, принадлежащие этой юной особе.
Письмоводитель, удостоив Порфирия Петровича откровенно скептического взгляда, тем не менее поднялся с табурета и вышел в небольшую смежную каморку. Вскоре он возвратился с радужным сотенным билетом. Девушка, Лилия Семенова, проявила неожиданное упорство.
— Да не нужны они мне, не хочу я его денег. Себе оставьте. — В глазах ее, помимо страха, читалась откровенная неприязнь.
— Но ведь это не наши деньги, — заметил Порфирий Петрович.
— Ну и не мои, коли на то пошло. Не надо мне их.
— Что ж, Лилия Ивановна. Силой мы вас принудить не можем. Околоточный, освободите-ка задержанную.
Полицейский разомкнул наручники. Девушка, судя по всему, немного опешила. Какую-то секунду она без особой приветливости изучала взглядом Порфирия Петровича, словно тот являл собой некую загадку, после чего развернулась и пошла к выходу, огибая по пути редких в этот час просителей. После нее в помещении остался терпковатый запах дешевых духов.
— А с этим-то что делать? — подал голос Александр Григорьевич, большим и указательным пальцем держа на отлете купюру.
— Да хоть что. Сиротам отдайте, — не оборачиваясь, произнес Порфирий Петрович.
Глава 3
РЕСНИЦЫ ДОЗНАВАТЕЛЯ
В морозной дымке улицы на Лилю с новой силой напал озноб. Льдистые иглы нещадно проникали под одежду, под кожу. Ноги промокли и занемели от холода. На какое-то мгновенье она напрочь утратила ориентир: где она, как здесь очутилась? Помнилось лишь, что в свое время выходила из подвала мадам Келлер. А что было дальше, происходило словно во сне.