— Сократ, — завершил Аристокл свой рассказ, — мой друг, которого я потерял, называл меня Платоном, широкоплечим, потому что таков я с виду. Аристоклом я ушел отсюда, чтобы, как ты знаешь, научиться тому, как мир устроен в действительности. Платоном я возвратился обратно, чтобы учиться тому, каким мир должен быть.
— Платон, друг мой, подойди и дай я тебя обниму. Ты теперь понимаешь, почему тебе следовало оставить свою семью, свои книги, а также и меня и отправиться на эту проклятую войну? Сперва нужно узнать жизнь, перед тем как сможешь ее понять. И если ты хочешь понять жизнь, если хочешь найти правдивый ответ на вопрос, как надо жить, то прежде всего этот вопрос должен стать вопросом жизни, вопросом, который жжет тебя как неутолимая страсть. До тех пор пока этот вопрос не более чем отвлеченная фраза, ты будешь некритически следовать ожиданиям твоей семьи и твоего окружения или послушно приспосабливаться к господствующим нравам и обычаям. Но после того как ты теперь увидел столько бессмысленного, вопрос, что же тогда осмысленно, становится неизбежен! Если ты узнал безутешное горе и ищешь сочувствия; если знаешь, что потерял самое дорогое и в безмолвном отчаянии спрашиваешь, стоит ли жизнь усилий; и к тому же понимаешь, насколько пусты громкие слова, которые выплевывают священнослужители; насколько пусто всякое самодовольство; как зачастую незначаще существование великих мира сего; что можно быть высокоученым и при этом совершенным невеждой; если знаешь глубоко сидящий страх понять на старости лет, что растратил свою жизнь на то, ради чего в конечном счете не стоило жить, так как жизнь вообще не имеет подлинной ценности, — тогда, мой дорогой Платон, тогда вопрос о смысле жизни и правильном образе жизни становится поистине вопросом жизни, и для тебя не остается ничего иного, как поиски истины. Я не оракул и не хочу быть оракулом, и не жди от меня, что я могу тебе сказать, что есть истина. Но твой вопрос это и мой вопрос, так будем же исследовать его вместе. Иди, пойдем вместе. Мы ведь не единственные, кто ставит перед собой этот вопрос и кто знает, что смогут сказать нам другие. А кроме того — что может быть приятнее и поучительнее хорошей беседы?
«Был ли после этой незабываемой встречи хоть один день, который мы не провели бы вместе друг с другом? Если и был, я уже не могу себе такого представить. Сколько лет прошло с тех пор, как я вернулся? Пять. Мне кажется, что пятьдесят, хотя мне всего двадцать восемь. Не верится, мой старый друг, что кто-либо тебя так же хорошо знает, как я. Твои мысли стали моими; ты меня научил аргументировать так же, как ты; ты убедил меня во всем том, во что веришь сам. Хотя я здесь для того, чтобы не пропустить ни одного слова из того, на что ты собираешься указать этим людям, я уже заранее знаю, что ты им скажешь. И после процесса я все равно всё запишу, несмотря на твой скепсис относительно моей писанины.
“Только то можно знать по-настоящему, что невозможно забыть. Только то можно по-настоящему понимать, что вошло тебе в душу. Поэтому, Платон, лучше ничего не записывать. Люди от книг делаются ленивыми, потому что те не требуют запоминания, и вместо настоящего знания ты получаешь книжную болтовню”.
И все же, Сократ, и все же. Разумеется, ты прав, говоря, что чтения книг не достаточно, чтобы обрести мудрость. А кто был этот ах такой красивый и ах такой заносчивый юноша, которого ты выставил высокообразованным невеждой? Евтидем! В свои юные годы, не будем оспаривать, он уже так много прочел и, как он полагал, столь многому научился, что был твердо убежден в своей способности управлять государством. Два вопроса ты ему задал: “Хотя ты прочитал все книги, но себя не знаешь, что же ты тогда знаешь? Хотя ты располагаешь ученостью, но не знаешь людей, что же ты можешь?” Ну хорошо, у Евтидема, по крайней мере, было мужество извлечь из этих вопросов урок, и с тех пор он регулярно ходил к тебе, чтобы слушать тебя. Чего нельзя сказать о многих из тех, которые сейчас решают твою судьбу. Поэтому этот безрассудный процесс закончится твоей смертью, ты это знаешь, и я это знаю. Ибо они тебе не простят, Сократ. Они тебе не простят, что мудрость, которой они похваляются, была разоблачена тобой как невежество; что объявляемое в этом городе важным после обсуждений с тобой оказывается вовсе не важным. У них все время не сходят с языка такие громкие слова, как “отвага”, “благочестие”, “справедливость”, но если их спросят об этом, то станет ясно, что они не знают, о чем говорят. Эти люди действительно верят, что достаточно быть соотечественниками Перикла и вторить ему, чтобы слыть образованными. И снова именно ты укажешь им, что это не так. Вопрос, который ты неустанно ставишь перед людьми, и все твои другие вопросы суть лишь его разновидности, этот, казалось бы, простой и безобидный вопрос: но что же такое правильный образ жизни? — благодаря твоему выспрашиванию стал одним из наиболее опасных вопросов, который они с удовольствием запретили бы. Слишком многое из того, что составляет их уютное существование, лишится своего оправдания, если ты будешь вынуждать их искать ответ на него. Обвинители и их друзья притянули тебя к суду на самом деле потому, что ты отнял у них всего одно слово. Они все еще могут делать то, что делают, и жить так, как живут, но оценку “хорошо” их поведения и их существования ты отнял. Нельзя что-то считать “хорошим” только и единственно потому, что “я так привык”, “мне так сказали”, “так приятней всего”, “нам так нравится”, “это идет мне на пользу”. Как только ты возвращаешь словам их значение, обнажается лживость общества. Ты стал его совестью, воплощенным напоминанием о другой жизни, о том, что жизнь, которую не проводишь в беспечности, имеет бесконечно больше смысла, чем жизнь по инерции. Поэтому ты должен не только умереть, тебя нужно забыть. Ты не имеешь права на существование. Поэтому, мой старый друг, всю свою жизнь — и пусть боги защитят меня — я посвящу воспоминаниям о твоей жизни. Я запишу то, чему ты учил. Тебя будут знать таким, каким ты был в жизни. Я напишу так, чтобы не только твоя душа, но и твои слова стали бессмертны. Так что ничего не будет утрачено, и наши имена соединятся навеки. Но теперь ты все еще стоишь там один, а я сижу здесь среди этих людей. Сократ, говори же! Наступило время защитить себя. И твои слова станут моими».
«Я никогда не домогался ни славы, ни власти. Денег — посмотрите на мое платье и мое имущество — у меня нет. Я не обладаю божественной мудростью и столь же мало я возвещаю веру. Откуда же эта ненависть, клевета и недоброжелательство, которые уже задолго до суда выпали мне на долю? Какую вину скрывает жизнь, посвятившая я поискам мудрости?
Вот то, что я знаю. Более мудро знать, что ты чего-то не знаешь, нежели утверждать, что знаешь нечто, чего в конечном счете не знаешь. Умение задавать правильные вопросы дает больше для понимания человеческого бытия, чем пустое повторение чужих ответов. Слова поддерживают наше существование. Если слова лишатся значения, жизнь станет бессмысленной и засохнет, как дерево, у которого мертвы стали корни. Я никогда не хотел быть ничьим учителем, но я оказался бы вообще никуда не годен, если бы не побуждал вас к размышлениям о значении мудрости, мужества, благочестия, справедливости…