Его освободили от курьерских обязанностей и отправили в специальный лагерь – для подготовки к более серьезным и опасным поручениям.
Этот лагерь, глубоко законспирированный, ничем не отличался от аналогичных лагерей ФСБ или ГРУ, за исключением религиозной составляющей – в этом смысле лагерь представлял собой монастырь с жесточайшим уставом.
Челобитных безропотно выдержал испытание, прошел начальный курс ускоренной подготовки – «молодого бойца», а потом и основной, углубленный и расширенный. Он научился многому; перечислять приобретенные им навыки нет смысла. Каждый и сам легко может представить себе, чему его обучали: обращению с холодным и огнестрельным оружием, русскому кулачному бою, иноземным приемам борьбы. А еще – маскировке, техникам слежения, техникам отрыва от оного…
Выживанию.
Он научился выживать и в пустыне, и во льдах, и в таежной глуши.
Он овладел искусством изгнания бесов и лично – с Божьей помощью – исцелил двух одержимых. Такое было возможно лишь при крепости веры, а он всегда был крепок в вере, иначе остался бы простым агентом-боевиком, и путь в ликвидаторы ему был бы заказан.
Поэтому он смирил гордыню и переломил себя. Ему не нравилось убивать. Но мало ли, что не нравится убивать, – кто душу свою хочет спасти, тот ее потеряет. Он хорошо усвоил эту догму, не предполагая, какими последствиями она обернется для него в дальнейшем в той таежной глуши, и как он будет внимать врагу, который тоже придерживается догм.
…Челобитных вызвали в Инквизицию, едва закончилась воскресная служба.
Пацан-скороход подкатил к храму на мотоцикле – такое дозволялось. Видом он был вылитый байкер: бандана, темные очки, кожаная куртка в дурацких значках, цепи, шипы, сплошное железо. Голову не обнажил, перекреститься не удосужился, за что немедленно схлопотал замечание от церковной бабульки, прибиравшей воск.
Не обращая внимания на бабульку, Челобитных, с нарочитой развязностью жуя жвачку и то и дело выдувая розовые пузыри, прошел к Пантелеймону и негромко произнес: «Единица». Мимоходом, не останавливаясь.
Лениво, вразвалочку, обошел церковь, вышел, оседлал своего чудовищного коня и укатил. Бабулька проводила его строгим взглядом. Зачем приходил?
Она покачала головой, вздохнула, перекрестилась и вернулась к своему занятию.
А Челобитных заглянул к отцу Александру и уведомил его в том, что вынужден отлучиться на неопределенное время.
Уведомил вежливым тоном, который в то же время не допускал возражений. Необычным тоном для протодьякона, общающегося со священником.
Отец Александр знать не знал о Секретной Службе, но кое о чем даже он догадывался. Во всяком случае, он давно подозревал, что протодьякон его – человек непростой, связан с кем-то могущественным, кого лучше не называть. Поэтому он лишь молча кивнул и развел руками – что поделаешь.
Бог с тобой, отлучайся! У нас незаменимых нет…
Пантелеймон переоделся в гражданское платье, неспешно вышел из церкви и перекрестился, прощаясь. Единица – это не шутка, это реальная угроза. Это задание, с которого можно и не вернуться. Ему уже приходилось действовать в режиме единицы, и всякий раз он только чудом, одной лишь Божьей милостью оставался в живых.
Байкер-скороход ждал его в соседнем переулке.
Ни слова не говоря, Челобитных пристроился сзади, и мотоцикл рванул вперед.
Домчались минут за пять, и скороход вполне оправдал свое звание, вернее, продемонстрировал прекрасные ходовые качества собственного мотоцикла. Правил дорожного движения для него не существовало. Временами он даже поднимал своего механического коня на дыбы, словно и не вез пассажира, и протодьякону тогда оставалось лишь крепче держаться за его мощный торс.
Местное отделение Инквизиции обосновалось на монастырском подворье, в невзрачном двухэтажном кирпичном строении. Здание было старинным, но дверь – как в современном офисе, да еще и камера наружного наблюдения, причем все это оборудовано неприметно, чтобы не бросалось в глаза.
Мотоцикл резко затормозил возле чугунной ограды.
– А если собьешь кого? – спросил Челобитных, слезая. – А ну как загребут обоих в ментовку? Ты сам-то понимаешь, чтó есть Единица? Времени сколько потерять можно!
Скороход фыркнул, нажал на газ, и через секунду его уже не было. Пантелеймон покачал головой и лишь сотворил ему вослед крестное знамение.
Сам ведь был когда-то таким.
Он быстро пересек двор, нажал кнопку вызова – именно кнопку, а не какой-нибудь там звонок. В ответ – ни звука. Протодьякон терпеливо ждал. Наконец внутри двери что-то зажужжало, и Челобитных потянул ее на себя. Вошел внутрь, в тесноватый «предбанник»; дверь плавно и бесшумно, сама собой, затворилась за ним.