Ребекка О'Росс, не отличавшаяся крепким здоровьем, умерла от голода первой. Ее муж Тим настолько обезумел от горя, что четверым мужчинам пришлось оттаскивать его от могилы, чтобы он не замерз там насмерть.
Когда через неделю умер от пневмонии один из братьев Шуманов, оставшиеся не стали торопиться с похоронами. Они ничего не говорили и старались не смотреть друг на друга, но в воздухе повисла страшная невысказанная мысль, звучавшая в каждом из них громче завываний ветра, не ослаблявшего своей бесконечной пытки.
— Мой Бог, нет! — закричал Мэтью, поняв, что они задумали. — Мы же не животные!
— Ну а кто же? — тихо и грустно сказал мистер Хопкинс. — Конечно, мы человеческие существа, дети Божьи. Но при этом животные, которым нужно есть. — Его жена Альбертина рыдала, закрыв лицо руками. Это костлявое существо в болтавшемся платье не имело ничего общего с той властной женщиной, которая покинула Индепенденс восемь месяцев назад. Смерть двоих детей сломила ее дух.
— А что буду есть я? — закричал Манфред Шуман. — Я не могу есть родного брата!
Ответом ему было все то же молчание, исполненное мрачного смысла: Хельмут — первый, за ним последуют и остальные.
Мэтью выбежал из барака, спотыкаясь в снегу, слезы текли и замерзали у него на щеках. Он упал на колени и заплакал. Его догнала Эммелин, и он обнял ее. Несмотря на то что на ней было много одежды и пальто из одеяла, он чувствовал выступающие под тканью кости. Это была уже не та пышущая здоровьем молодая женщина. Но в глазах ее еще светилась жизнь, она всматривалась в его лицо с болью и состраданием, и жизнь была на ее губах, когда она поцеловала его.
— Мы не можем этого сделать, — рыдал он, уткнувшись лицом ей в шею. — Мы не можем до этого опуститься!
— Но разве у нас есть выбор? Что же нам теперь, умереть? Мэтью, мы в ловушке. Нам придется пробыть здесь до весны. У нас нет еды… У нас нет… — Тут она тоже разрыдалась, и так они стояли на коленях в снегу, обнявшись и раскачиваясь, и их отчаянные вопли поднимались к холодному равнодушному небу.
Наконец, кое-как успокоившись, Эммелин помогла Мэтью подняться на ноги и сказала:
— Им нужен вожак. Кто-то, кто поддерживал бы их силы и дух. Тебя они уважают.
— Я не вожак. А вот ты, ты очень смелая, Эммелин. Ты была смелой с самого начала, еще в Индепенденсе, когда решила отправиться в дорогу одна.
Она исподлобья посмотрела на него.
— Я больше не смелая, Мэтью. Мне безумно страшно. И это мое мужество… это всего лишь болтовня, потому что мне тогда было легко. Теперь же, когда действительно нужно мужество, я вижу, что у меня его нет. — И она добавила: — Тебе повезло, у тебя есть Благословенный Камень, который подсказывает тебе, что нужно делать. А у меня только я сама — очень слабая помощь.
Он вынул кристалл из кармана и стал всматриваться в него, пытаясь разглядеть в камне то, что видела его мать. Но его надежда и вера в чудодейственность камня рассеялись от голода и отчаяния.
— Это все обман! Чушь собачья! — закричал он, изо всех сил швырнув камень прочь.
— Нет! — закричала Эммелин, потому что, хоть сама она и не верила в силу кристалла, она знала, что Мэтью в нее верит. Она побрела, спотыкаясь в снегу, с отчаянием высматривая кристалл.
— Подожди, — сказал Мэтью и пошел за ней.
Когда они нашли его и Эммелин наклонилась, чтобы поднять его, Мэтью увидел что-то в снегу. Он сощурился и наклонился пониже. Потом протер глаза. Ошибки быть не могло: это были медвежьи следы.
— Что это? — спросила Эммелин, заметив выражение его лица.
Мэтью выпрямился и внимательно огляделся. Ландшафт был ослепительно белым и невыразительным.
Он потянул носом.
— Ты чувствуешь?
Она тоже принюхалась.
— Какая-то вонь!
— Я знаю, что это! — И он пошел на запах, переставляя ноги в глубоком снегу, Эммелин шла за ним. Они наткнулись на кучку, оставленную медведем. Она была совсем свежей, значит, медведь находился где-то поблизости.
— Мы должны сказать остальным! — сказала Эммелин. — Мы убьем его! У нас будет еда…
— Нет! Толпа только спугнет зверя, и мы не сможем его найти. Я возьму ружье и пойду один…
— Мэтью, ну какой из тебя охотник!
Но Мэтью знал, что это должен сделать он, и никто другой, один, и как можно быстрее. Сердце у него колотилось от страха, когда он кинулся в одно из укрытий и потихоньку вынес ружье Чарли Бенбоу. Он не стал ничего объяснять, да все и так были погружены в апатию и либо не заметили, что он взял винтовку, либо им это было все равно. Было бы слишком жестоко обнадеживать их. Он сказал Эммелин, чтобы она ждала его внутри, в тепле. И молилась.