— А что у них с кавалерией, артиллерией? — продолжал расспрашивать я.
Бонапарт, будучи артиллеристом, разумеется, начал с последней:
— Увы, также скверно, как и со всем остальным. Верблюжья артиллерия, кажется, может быть признана оружием совершенно бесполезным, как по неправильности своих выстрелов, так, и по недостаточной силе снарядов, не говоря уже о той ужасной медленности, с какою она действует. Унификация, столь нужная по современным условиям боя, совершенно отсутствует, и, судя по всему, персы даже не понимают, что это такое! В одной батарее могут быть рядом новая французская шестифунтовка и древняя железная кулеврина уникального калибра. Выучка артиллеристов разни́тся, и зависит в основном от усердия иностранного офицера, обучающего батарею; но в среднем она крайне низка.
Регулярной кавалерии у них вовсе нет: а то, что толкуют об азиатском наездничестве, совсем не так страшно, как оно кажется в иных красноречивых описаниях. Ни один наездник не вступит с неприятелем в рукопашный бой, и ни один из них не умеет порядочно стрелять с лошади. Правда, что все они владеют конем как собственными ногами: но что в этом за польза, если у них нет столько духа, чтобы наскакать на противника? Потому, хотя сами персы считают конницу главной своей ударной силой, но я бы поставил ея даже ниже пехоты, которую хоть какое-то количество иностранных офицеров пытается образовать на европейский манер!
— К тому же, — добавил Аркадий, — число кавалеристов, которые имеют хороших лошадей, весьма ограничено, и большая часть их, будучи бедны, ездят на таких клячах, что Боже упаси. То, что лошадь — персидской или арабской породы, не означает еще хорошей лошади; есть среди них такие кони, на которых там разъезжают с мечом в руках, такие, что ни дать ни взять, наши водовозные или извощичьи одры!
Ужин закончился. Со столов уносили основные блюда, подавали фрукты, бисквиты и кофе.
— Понятно, — задумчиво произнёс я, неторопливо размешивая бурую жидкость ложечкой, одновременно пытаясь в уме представить это зрелище и понять, что со всем этим делать. — Но, раз таковы их солдаты, должно быть, и офицеры — полная дрянь?
Взгляд Николая Карловича красноречиво свидетельствовал, что я недалек от истины.
— Персидские офицеры — это не просто дрянь! Они позорят само своё звание одним фактом своего существования! И прежде всего, от них совершенно нет толка! В действительности обучают солдат иностранцы; на персидских же офицерах остаются разные второстепенные обязанности: хозяйственные распоряжения о продовольствии, выдаче жалованья и так далее. Оставаясь страшно невежественными во всех военных вопросах, персидские военачальники обкрадывают бедных солдат с неслыханною наглостью!
Тут Бонапарт решил отдать должное мороженному; я же задумался. В общем-то, я ничего иного и не ожидал услышать… но что же с этим делать? Похоже, что как союзники, персы совершенно бесполезны! И тем не менее иного пути нет: нам следует взяться за реорганизацию их государственности и армии. Ожидаемые коммерческие выгоды должны кратно перевесить затрачиваемые на это средства и усилия.
— Скажите, Николай Карлович, — а как вы находите перспективы русско-персидской негоциации?
Казалось, тот только и ждал этого вопроса. Вот за что мне нравится Бонапарт — так это за эрудицию и широту взглядов! Казалось бы, какое ему, военному человеку, дело до торговли — ан нет, как оказалось, он всё это время тщательно изучал этот вопрос и теперь представил, можно сказать, подробный доклад и обоснование для торговой экспансии в Персию!
— Я полагаю перспективы нашей прекрасными! — начал он развивать свою мысль, вытерев губы льняной салфеткой. — Персидские базары наводнены иностранными товарами, торговля бурлит, и несмотря на всю эту деятельность, местный рынок совсем ещё не насыщен! Но в основном здесь продаются английские товары, которые ввозятся через турецкий Трапезунд и затем караванами отправляются в Тебриз, причём перевозки эти бесперебойно ходят даже во время турецко-персидских войн. Русских же товаров мало!