— Вы можете идти, сударь! — отпустил я его, но юноша не тронулся с места.
— Ваше величество, соблаговолите выслушать! Может быть, для перехвата сего письма попробовать применить голубиную почту?
Надежда тут же возродилась во мне.
— Куда вообще отправлено это письмо сейчас? Там есть наша голубиная станция?
Волнуясь и краснея, Чернышёв забарабанил так, будто бы давно уже вызубрил ответ:
— Корреспонденция в Англию, не исключая и дипломатической, зимою санями отправляется в Курляндию, откуда уже может быть погружена на борт судна. Для надёжности, если берега возле Либавы содержат плавающий лёд, иногда письма везут прямо в Данциг, и лишь там ея грузят на корабли. Мы можем послать уведомление в Ригу, где имеется станция приёма голубиной почты, или же в Вильно!
— А где сейчас может быть почтовые сани?
— Вероятнее всего, уже в Литве!
Я снова нахмурился. Голубю ещё нужно долететь до пункта назначения, а людям, принявшим письмо, понадобится время организовать преследование и перехват почты. А ещё голубь может не долететь…
— Сможет ли птица достичь Риги в такие морозы? — спросил я у Чернышёва, прекрасно понимая, что такого рода вопросы не входят в сферу его компетенции. Однако юноша не растерялся:
— Ваше Величество, Служба имперской голубиной почты тренирует их летать равно как летом, так и зимою, когда всё укрыто снегом. Действительно, молодой голубь может сбиться с пути, если не сможет узнать местность из-за снегового покрова, но в большинстве случаев даже в самыя непогоды они благополучно долетают до места. А ещё можно для надёжности послать не одного, а нескольких голубей!
Я медленно выдохнул. Как замечательно, что ведомство Скалона покрыло страну сетью станций голубиной почты! Я-то всегда с презрением относился к такому примитивному способу сообщений, надеясь на электрический телеграф. Но это — дорогое удовольствие, и пока у нас введено в действие лишь несколько линий, соединяющий Зимний Дворец с Кронштадтом, Петергофом и несколькими фортами. В этом году хотим ещё построить линию до Царского Села, и даже Москва — дело весьма отдалённого будущего.
— Отлично, давайте так и поступим. Надеюсь, у Антона Антоновича найдётся на границе пара толковых людей, способных решить эту проблему… чисто.
— Так точно! Разрешите идти? — радостно прокричал поручик и, откозыряв, буквально выбежал из моего кабинета.
А я остался волноваться.
Лишь через две недели пришло достоверное подтверждение, что письмо английского посланника было перехвачено нашими драгунами, причём уже на прусской территории. Это был несомненный успех, за который юный поручик Александр Иванович Чернышёв, не побоявшийся обратится к императору, был награждён орденом Св. Анны и «аннинским» оружием. Конечно, он был счастлив; а я же был рад вдвойне — и благополучному исходу дела, и обнаружению очередного бриллианта в свою «интеллектуальную» корону. Парню всего 14 лет, а как варит у него голова! Определённо, он далеко пойдёт…
И тем не менее, поскольку Уитворд что-то разнюхал, оповещение английского правительства о наших планах было лишь вопросом времени. Прежде всего, следовало найти источник утечки информации — ведь если сэр Чарльз нащупал какой-то способ узнавать тайные намерения нашего кабинета, решительно ни в чём теперь нельзя быть спокойным и уверенным… И я приказал задействовать агента «Клавесин». То есть мадам Шевалье.
Сэр Чарльз Уитворд после разрыва с мадам Жеребцовой так и не нашёл себе постоянной пассии, так что чары обольстительной француженки попали точно в цель; вскоре этот новый Одиссей оказался околдован коварной галльской Цирцеей. И тут вскрылись самые смехотворные обстоятельства…
— Господин Кочубей, вы каждый почти вечер играете в вист в Английском клубе. Не так ли? — строго вопросил я у молодого чиновника.
— Да, это так! — довольно спокойно ответил он, не подозревая, какие громы я готовлю для его рано начинающей лысеть головы.
— И ваш портфель с документами вы безмятежно оставляете на диване в прихожей, не так ли? — уже строже спросил его я, буравя взглядом своих серых глаз.
Историки говорят, что у Александра был рассеянный и безмятежный, «ангельский взор», а вот у Николая — пронзительный взгляд, как у Василиска. Могу сказать определённо: ничего подобного! При известной необходимости и близорукий Александр Павлович мог поглядеть так, что у вельмож и чиновников волосы дыбом вставали сразу во всех местах! И вот сейчас бедолага Кочубей по моему взгляду начинает догадываться, что дело совсем плохо, но ещё не понимает, где именно он, как тут говорят, «прошибся».