— Кто тут? Горивласа, ты, девка?
— Пылан, поднимайся! Буди своих. Дядю Светлика тормоши…
— В топоры, братья! В топоры!
— Ааааа! Измена, измена!
— Пришельцы?.. Хто напал-то? Хто, а?
Из жилища снова выскочил Сполох — теперь уже с длинным ножом в руке. За собой он тащил растрепанную, полуодетую девицу. С грозным рыком он бросился на Костровика, отбил его робкий удар и мазнул лезвием по шее и плечу мальчишки. Костровик, вскричав от боли, опрокинулся навзничь, начал кататься, выгибаясь дугой. А Сполох поскакал прочь, не выпуская девку.
— Сынок! — взвизгнула Рдяница.
Камень выпал из ее рук. Не помня себя, она подбежала к сыну, рухнула на колени, завыла. Ладони ее сделались мокрыми и липкими.
— Сынок, живой? Скажи что-нибудь.
Костровик кашлял и захлебывался кровью. Подбородок его с начавшим пробиваться русым волосом почернел, будто измазанный сажей. Глаза смотрели изумленно и жалко.
Рдяница обернулась к жилищу — то уже полыхало, дыша в ее сторону жаром и дымом. В кругу света проявилась исхоженная, вся в следах, суглинистая земля с пепельными россыпями оленьего мха и подсохшими лепешками навоза. Торчала из сумрака, упираясь концом в землю, ошкуренная рукоять кожемялки.
Трясущимися руками Рдяница пыталась зажать Костровику рану, прижималась к ней губами, звала на помощь.
— Эй, кто-нибудь! Люди! Несите кору… клей… О великий Огонь, где Ты? Приди, защити… Костровик, милый, живи, слышишь? Живи!
Но Костровик уже не слышал. Глубокие слюдяные глаза его гасли, темно-зеленые, как свежий мох, зрачки смотрели в одну точку. Рдяница неотрывно глядела в его лицо, словно пыталась взглядом удержать сына на этом свете.
Из полыхавшего жилища вылезла, сипло кашляя, какая-то девчонка. Поползла, вся в дыму, к Рдянице, захрипела, вытаращив налитые кровью глаза, и рухнула без сил.
К Рдянице подбежал кто-то, запричитал в ухо:
— Беда-то, беда-то какая! Как жить-то теперь? Не хворью унесенный, а своими же, соседями, лишенный жизни… О, батюшки мои, что за горе! Глаза им выдрать, языки повырывать, руки-ноги пооткусывать, сволочам таким…
Рдяница подняла глаза. Над ней, заламывая руки, раскачивалась Варениха. А за ее спиной, шагах в пяти, мялось несколько родичей. Со всех сторон, привлеченные зрелищем пожара, спешили общинники, кто-то волок кадки с водой.
— Никак до смерти убили? — прогудел сутулый, нескладный Пылан.
Рдяница покосилась на него, промолвила едва слышно:
— До смерти. — И горько усмехнулась. — Вот оно как — от Огня-то отрекаться. Свой своего режет. Все, все виновны! Каждый, кто Господа предал!
— Верно молвит! — выкрикнул кто-то. — Как пришла Наука, житья не стало.
— Истинно! — откликнулись другие. — Рычаговы скоро на шею сядут… В мертвом месте копаемся, а покос в разгаре… С соседями разругались… И пришельцы напирают. Все за наши грехи.
Из толпы вперед протиснулась Зольница, мачеха Сполоха. Увидев лежащее тело, всплеснула руками.
— Горе, ой горе!
Рдяница хищно ощерилась, ненавидяще процедила:
— Твоего чрева плод! На всех вас отныне проклятье. И на тебе, и на пасынке твоем ублюдочном.
Та онемела от ужаса. Стояла, вытаращившись на Рдяницу, и молчала, не в силах вымолвить ни слова.
А Рдяница отпустила голову сына, поцеловала его в лоб и, тяжело поднявшись, вдруг бросилась на Сполохову мачеху.
— Давай, милая, выцарапай ей бесноватые глаза! — закричала Варениха, тоже кидаясь в драку.
Пылан подбежал к ним, начал разнимать. Другие охотники тоже не остались в стороне. С превеликим трудом волчиц растащили.
— Доберусь еще до тебя, — выдохнула Рдяница.
— Тьфу на тебя, — злобно откликнулась ее противница, выплевывая клок волос.
Люди смотрели на них, переговаривались:
— Свой — своего, дожили…
— Рычаговы наколдовали, не иначе.
— Сполох-то где? Никак удрал…
— Не понять. То спасать его надо, то ловить…
— А, пропадай душа. И так все вкривь и вкось.
— Смутные дни, неверные. Наше дело — сторона.
— А кто ж Рдяницу освободил? Может, повязать ее надо, а мы ушами хлопаем.
— Ты погодь. Может, так надо? Может, проверка это?
Рдяница медленно отвернулась и сказала Пылану глухим голосом:
— Неси его в жилище.
Охотник подошел к телу ее сына, взял его в охапку и двинулся вслед за Косторезовой женой. Зольница же так и осталась стоять возле пылающего жилища — всклокоченная, остервенелая, с перекошенным лицом.
Проходя мимо древних руин, Рдяница увидела Зарянику — та сидела на растрескавшихся, усыпанных каменной крошкой, ступенях, испуганно притянув голые коленки к большой, не по-девичьи тяжелой, груди, и мелко дрожала, глядя на происходящее большими круглыми глазами. Косторезова жена остановилась, сверкнула очами.