Кострец совсем смутился. Чувствовалось — сознавал свою вину. Но немедленно, обозлившись на себя, перешел в нападение:
— Кабы не была ты как мороженая рыба, разве ж променял бы я тебя? Сама виновата…
Рдяница ликующе расхохоталась.
— Признаешь, значит, свой грех? Вот и славно. А ну, мужики, примотайте его рядом с теми тремя. Как раз и жердина свободна. — Мужики замялись, ошарашенные, и тогда Рдяница грозно добавила: — Или рядом с ними встать хотите? У каждого ведь рыло в пуху. Кого назвать?
И мужики, испугавшись, кинулись на Костреца. А тот заорал, отбиваясь:
— Сами себя губите, уроды! Да провалитесь вы все ко Льду.
Его примотали сыромятными ремнями возле почернелого тела Пепла, обмазали грязью и навозом. К ногам швырнули сорванные обереги — медвежьи когти, волчьи зубы, костяные и железные фигурки лошадей с нефритовыми глазами, кругляшки, льдинки, камешки…
Рдяница назидательно произнесла:
— Огонь-то как завещал? Чтоб у каждого была одна жена, и у каждой — один муж. А он в блуде жил — так пускай пострадает, паскудник.
— Врешь, стерва! — прорычал Кострец, уже не скрываясь. — Мстишь мне, сука, что я на твои ласки не поддался. За обиду свою кровь мне пустить хочешь, зараза…
Рдяница только расхохоталась.
— Сейчас вот угольков тебе в глотку напихаем, чтобы знал, каково клеветать. — Она повернулась к мужикам, сказал наставительно: — Уважайте жен своих. Они — ваше сердце и ваша совесть. Кто обижает жену, лишен сердца. Кто не советуется с женой, лишен совести.
Те кивали, переминаясь с ноги на ногу, тиская рукояти ножей в поясных чехлах.
Рдяница посмотрела на баб.
— Ну что, глубока ли яма, девоньки? Не пора ль ее наполнить?
— Да уж в самый раз.
Но тут Рычаговские женщины, совсем было поникшие, вдруг встрепенулись и, побросав лопаты, с воем и визгом полезли из ямы. Артамонихи, не ожидав такого, растерялись, не успели столкнуть всех обратно — кое-кто прорвался и, сверкая грязными пятками, устремился к пепельно-кучерявому, усыпанному веточками мха, косогору.
— Держи их, держи! — завопила Рдяница.
Куда там! Артамоновы и сами едва держались на ногах. Несколько мужиков, повинуясь гневному взгляду Рдяницы, дернулись было в погоню, но, пробежав несколько шагов, махнули рукой. Подростки заулюлюкали, засвистели вслед беглянкам, нисколько не собираясь их преследовать. Кострец же заорал своей ненаглядной, выпучив глаза:
— Лети, Пламеника! Шибче ветра лети!
Рдяница выхватила у растерявшегося Пылана нож, подскочила к крикуну, погрозила ему:
— Кабы Огонь не запрещал, кишки бы тебе выпустила, подлец. — И повернулась к бабам. — Так и будем пялиться? Кидайте землю, подруги. Отдайте Льду Ледовое.
Артамоновы взялись за лопаты, принялись живьем закапывать оставшихся в яме. Все по обычаю: не они отнимали у них жизнь, земля отнимала. Огню не в чем было укорить своих приверженцев. Мужики отворачивались, шептали молитвы. Рдяница кричала им:
— Чего морды воротите? Помогли бы.
Но те даже и смотреть не захотели на расправу, торопились разойтись кто куда. А закапываемые кричали им вслед, умоляя о помощи. Но скоро их крики затихли, и осталась только шевелящаяся, вздыхающая земля.
— Славное дело сделали, подруги, — подытожила Рдяница. — Можно и отдохнуть пока.
И бабы, положив лопаты на плечи, побрели к своим жилищам.
Зольница уже не видела этого: милосердное пекло усыпило ее, унесло в неощутимую пустоту. Зато Кострец испил чашу страданий до дна: уши его горели ожогами, в иссохшей глотке полыхало пламя, тело гудело укусами слепней.
Небо тем временем потемнело, будто Огонь, насладившись поражением врагов, ушел почивать, а вместо него явился Лед — свинцово-непреклонный, с графитовым отливом, в сверкании молний и грохоте поступи; глянул свирепо гагатовым глазом и плюнул с презрением — черной, холодной слюной. Люди, поскальзываясь и падая, бросились кто куда, шмыгнули в жилища, спеша укрыться от острых угольных капель, полные страха перед грозной стихией. А Кострец, жмурясь, запрокинул голову и торопливо глотал холодные капли. Темная вода стекала по его твердой, задубелой коже, сминала иссохшие патлы, затекала в потухшие глаза и обожженные уши. Коричневые грязные ручейки побежали вдоль шкурниц, облизывая края землистых черных валунов, понеслись мимо закопченных плетней, обтекали бугры с затухающими кострами, смывали золу и сажу с истоптанной земли.