XIV.
Какъ свѣтилъ да свѣтилъ мѣсяцъ до полуночи,
Свѣтилъ въ половину;
Какъ скакалъ да скакалъ добрый молодецъ
Безъ вѣрной дружины.
А гнались да гнались за тѣмъ добрымъ молодцемъ
Вѣтры полевые;
Ужъ свистятъ да свистятъ въ уши разудалому
Про его разбои.
А горятъ да горятъ по всѣмъ по дороженькамъ
Костры стражевые;
Ужъ слѣдятъ да слѣдятъ молодца разбойничка
Царскіе разъѣзды;
А сулятъ да сулятъ ему, разудалому,
Въ Москвѣ бѣлокаменной каменны палаты.
XV.
Ужъ ты воля, моя воля, воля дорогая,
Ты воля дорогая, дѣвка молодая!
Дѣвка по торгу гуляла — красоту теряла;
Дѣвка платъ цвѣтной украла — въ острогъ жить попала.
Скучно, грустно красной дѣвѣ въ о́строгѣ сидѣти,
Во неволюшкѣ сидѣти, въ окошко глядѣти.
Мимо этого окошка лежитъ путь-дорожка,
Какъ по этой по дорожкѣ много идутъ-ѣдутъ.
Моего дружка, Ванюши, его слѣду нѣту,
За быстро́ю за рѣкою мой Ваня гуляетъ,
Тамъ мой Ва́нюшка гуляетъ, товаръ закупаетъ,
Товаръ Ваня закупаетъ купеческой дочкѣ.
Ужъ и то-то мнѣ досадно, хотя была бы лучше!
Развѣ тѣмъ-то она лучше, что коса длиннѣе,
Что коса у ней длиннѣе и брови чернѣе.
XVI.
Не рябинушка со березонькой
Совивается,
А не травонька со травонькой
Соплетается,
Какъ не мы ли, добрые молодцы
Совыкалися.
Какъ лѣса ли вы, лѣсочки,
Лѣса наши темные!
Вы кусты ли, наши кусточки,
Кусты наши великіе!
Вы станы ли, наши станочки,
Станы наши теплые!
Вы дружья ли, наши дружья,
Братцы товарищи!
И ещо ли вы, мои лѣсочки,
Всѣ повырубленые!
Всѣ кусты ли, наши кусточки,
Всѣ поломаные!
Вы станы ли, наши станочки,
Всѣ раззореные!
Всѣ дружья наши, братцы —
Товарищи переловленые,
Во крѣпкія тюрьмы наши братцы —
Товарищи посажены!
(Остался одинъ товарищъ,
Стенька Разинъ сынъ).
Рѣзвы ноженьки въ кандалахъ заклепаны.
У воротъ-то стоятъ грозные сторожи,
Грозные сторожи — бравые солдатушки.
Никуда-то намъ, добрымъ молодцамъ,
Ни ходу, ни выпуску,
Ни ходу намъ, ни выпуску
Изъ крѣпкой тюрьмы.
Ты возмой-возмой, туча грозная,
Ты разбей-ко разбей земляны́ тюрьмы!
XVII.
Не отъ пламечка, не отъ огнечка
Загоралася въ чистомъ полѣ ковыль-трава;
Добирался огонь до бѣлаго до камешка.
Что на камешкѣ сидѣлъ младъ ясенъ соколъ.
Подпалило-то у ясна сокола крылья быстрыя,
Ужъ какъ пѣшъ ходитъ младъ ясенъ соколъ по чисту полю.
Прилетѣли къ нему, ясну соколу, черны вороны;
Они граяли, смѣялись ясну соколу,
Называли они ясна сокола вороною:
— «Ахъ, ворона ты, ворона, младъ ясенъ соколъ!
Ты зачѣмъ-зачѣмъ, ворона, залетѣла здѣсь?»
Отвѣтъ держитъ младъ ясенъ соколъ чорнымъ воронамъ:
— «Вы не грайте, вы не смѣйтесь, чорны вороны!
Какъ отрощу я свои крыльи соколиныя,
Поднимусь я, младъ соколъ, высокошенько,
Высокошенько поднимусь я по поднебесью,
Опушусь я, младъ ясенъ соколъ, ко сырой землѣ,
Разобью я ваше стадо, чорны вороны,
Что на всѣ ли на четыре стороны;
Вашу кровь пролью я въ сине море,
Ваше тѣло раскидаю по чисту́ полю,
Ваши перья я развѣю по темнымъ лѣсамъ».
Что когда-то было ясну соколу пора-времячко,
Что леталъ-то младъ ясенъ соколъ по поднебесью,
Убивалъ-то младъ ясенъ соколъ гусей-лебедей,
Убивалъ-то младъ ясенъ соколъ сѣрыхъ уточекъ.
Что когда-то было добру молодцу пора-времячко,
Что ходилъ-то гулялъ добрый молодецъ на волюшкѣ,
Что теперь-то добру молодцу поры-время нѣтъ.
Засажонъ-то сидитъ добрый молодецъ во побѣдности:
У злыхъ вороговъ добрый молодецъ въ земляной тюрьмѣ.
Онъ не годъ-то сидитъ, добрый молодецъ, и не два года,
Онъ сидитъ-то добрый молодецъ ровно тридцать лѣтъ,
Что головушка у добра молодца стала сѣдешенька
Что бородушка у добра молодца стала бѣлешенька,
А все ждетъ-то онъ, поджидаетъ выкупу — выручки:
Былъ и выкупъ бы, была выручка, своя волюшка,
Да далечева родимая сторонушка!