Толпа все прибывала и прибывала, и в конце концов г-н дела Гравери охватил один из тех приступов ярости, которые часто случаются с провинциалами, когда они вынуждены пробираться в сплошном потоке праздношатающихся парижан, и, убегая от всей этой сутолоки, он принял решение вернуться в Шартр, а для начала попытался вернуться в свою гостиницу, представлявшуюся ему неотъемлемым этапом его путешествия.
— Да, — ворчал он сквозь зубы, — я навсегда покидаю тебя, проклятый и прогнивший город! Я укроюсь в своем доме, около моей бедной Терезы — она станет моей приемной дочерью, раз я не могу сделать ее ни своей женой, ни своей настоящей дочерью. И клянусь, пусть даже судебный процесс съест половину моего состояния, я оставлю ей достаточное наследство, чтобы она смогла жить в достатке, когда меня не станет. Будь спокоен, Дюмениль! Идем!
До сих пор шевалье жестикулировал левой рукой; правая, державшая поводок Блека, оставалась в кармане его брюк; но на этот раз, увлеченный пылом своего ораторского искусства, он поднял вверх именно правую руку, как будто призывая Небо в свидетели своей клятвы, которую он одновременно давал самому себе и своему другу.
К своему великому удивлению, шевалье при этом заметил, что на конце кожаного ремешка, болтавшегося у него на кулаке, ничего нет.
Шевалье обернулся.
Блека не было ни рядом, ни позади!
Тогда он подошел к газовому фонарю и внимательно рассмотрел ремешок. Тот был очень аккуратно обрезан каким-то острым инструментом.
У него украли его собаку.
Первым порывом шевалье было броситься бежать и звать Блека.
Но куда бежать? В какой стороне звать?
И потом, как перекричать оглушающий шум карет и глухой рокот толпы?
Господин дела Гравери принялся расспрашивать прохожих.
Одни отвечали на его вопросы, заданные взволнованным и прерывающимся голосом, пожатием плеч; другие говорили, что им ничего неизвестно. Человек в блузе уверил его, что видел какого-то типа, ведущего собаку при помощи платка, просунутого через ошейник; эта личность вела собаку в сторону улицы Вивьен. Животное сопротивлялось, и этому типу лишь с большим трудом удавалось заставить его следовать за собой.
Этот пес как две капли воды был похож на портрет спаниеля, нарисованный шевалье.
— Скорее на улицу Вивьен! — произнес шевалье, направляясь в указанную сторону.
— О! Он сильно опередил вас, и я сомневаюсь, что вы настигнете его, мой храбрый господин; если ваше животное, а в этом я не сомневаюсь, было украдено одним из тех молодцов, чья коммерция состоит в том, чтобы красть их и продавать, то оно уже в надежном месте.
— Но где его отыскать? Как его найти?
— Для начала надо обратиться с заявлением к комиссару.
— Хорошо; а потом?
— Объявить о пропаже, пообещать вознаграждение.
— Сколько бы это ни стоило, лишь бы только мне вернули мою собаку.
— Послушайте, — обратился к шевалье человек в блузе, растроганный его скорбью, — не стоит так отчаиваться; вы найдете вашего пса, и если не этого, так другого. Я вам обещаю одно: если награда будет приличной, то завтра утром, еще до вашего завтрака, две собаки, похожие на вашу, уже будут стоять у вашей двери.
— Но мне нужна моя собака, только моя собака, и никакая другая! — вскричал шевалье. — Вы не знаете, мой милый, как я дорожу своей собакой… А если я потеряю его во второй раз, моего бедного Дюмениля, то думаю, что не переживу этого!
— Дюмениль! Вашу собаку зовут Дюмениль? Послушайте, какое странное имя для собаки! Я бы сказал, скорее человеческое имя. Ну же, успокойтесь: Париж велик, но мне известны в нем все хитрости. Вы доверяете мне?
— Да, мой друг, да! — воскликнул шевалье.
— Отлично, я сам займусь вашей собачкой. Сегодня пятница; итак, обещаю, что в воскресенье до полудня я верну вам вашего господина Дюмениля и вновь посажу его на поводок. Но только если вы опять станете прогуливаться с ним по Парижу, то купите ему цепь: это тяжелее, но зато надежнее.
— Если вы сделаете это, если благодаря вам я найду Блека…
— Что такое или кто такой Блек?
— Но это же моя собака!
— Послушайте, следовало бы договориться, как же все-таки зовут вашу собаку — Дюмениль или Блек?
— Это Блек, друг мой, это Блек; однако для меня, но только для меня одного, он то Дюмениль, то Блек.
— Хорошо! Я понимаю, у него есть имя и есть фамилия.
— Так вот, — продолжал шевалье, желая сделать свое предложение более привлекательным, — если вы его вернете мне, я дам вам все, что вы пожелаете. Пятьсот франков вас устроят?