При этой мысли Маргариту охватила беспредельная ярость, и она с диким воплем бросилась на Эмму.
Но Луи де Фонтаньё еще быстрее, чем она, кинулся к находившейся в полуобморочном состоянии Эмме и, обхватив ее одной рукой, другой рукой удержал Маргариту, разразившуюся неистовыми проклятиями.
Во всяком даже невольном прикосновении двух тел, устремленных друг к другу, есть непередаваемые ощущения, которых никому не дано избежать. И г-жа д’Эскоман при всем ее отчаянии, страхе и изнеможении, ощутив, как сердце любимого человека бьется и трепещет рядом с ее собственным сердцем, испытала воздействие непреодолимой притягательной силы на все свое существо.
От крепкого объятия Луи де Фонтаньё, прижимавшего Эмму к себе, все ее тело содрогнулось, словно от сильного удара, какой испытывают, прикасаясь к гальваническому столбу; да, она еще пребывала в охватившем ее оцепенении, но душа ее пробудилась, со сладострастным упоением уступая действию мощного влечения. Эмма обвила руками шею молодого человека и, откинув назад голову, лежавшую у него на плече, произнесла с необычайной нежностью:
— Луи, я страдаю от любви к вам, и вам следует защитить меня от нападок этой женщины.
Она назвала того, кого любила, по имени, как делала это в своих мечтах в последнее время.
В эту минуту жильцы дома, встревоженные криками Сюзанны, сбежались на третий этаж.
Увидев это, Сюзанна, с неистовой бранью боровшаяся с Маргаритой, оставила ее и побежала запирать дверь мансарды; но разъяренная Маргарита, которую слова Эммы привели в бешенство, опередила кормилицу и изо всех сил распахнула дверь настежь.
Она понимала, что наступил час ее мщения.
— Здесь никто не лишний! — воскликнула она. — Отныне госпожа маркиза должна смело ходить с высоко поднятой головой, как это делала я на протяжении предыдущих трех лет. Скромность неуместна в тех ролях, какие мы с ней играем. Вы полагаете, что здесь одна я такая? Так вот нет, нас две: одна — Маргарита Жели, надеявшаяся восстановить свое опозоренное имя и желавшая искупить свои ошибки, проявив себя честной в своем распутстве, а вторая — госпожа маркиза д’Эскоман, замужняя женщина, госпожа маркиза д’Эскоман, честная женщина, пришедшая сюда, чтобы отнять любовника у гризетки.
Недоверчивый шепот вырвался у всех сбежавшихся на шум.
— Добрые люди, неужели вы сомневаетесь? — с тем же воодушевлением продолжала Маргарита. — Посмотрите, откуда госпожа маркиза подсматривала за тем, что происходило в моей комнате; посмотрите, как они покраснели. Вдобавок, на глазах у всех они стоят в обнимку, столь неудержима их страсть! Да разве я нуждаюсь во всех этих доказательствах? Если я захочу, у меня найдутся еще более неопровержимые! Опровергните же мои слова, сударыня, если осмелитесь! Скажите это всем, кто нас слушает, они ведь не желают верить, что подобное бесстыдство скрывается под маской целомудрия, а подобная наглость — под видимостью скромности. Скажите же им, что я лгу, что вовсе не ваша любовь к господину де Фонтаньё вынудила вас на этот недостойный, подлый поступок — шпионить за несчастной женщиной; скажите же им, что я ошибаюсь, утверждая, что вы, как и я, всего лишь шлюха.
Сюзанна безуспешно пыталась что-то ответить, перекричать Маргариту. Как только та произнесла последнее слово, Луи де Фонтаньё, оставив г-жу д’Эскоман, кинулся к Маргарите и схватил ее за горло, словно у него еще было время задержать позорный эпитет, только что заклеймивший любимую им женщину, и не дать ему прозвучать из уст его прежней любовницы.
Свидетели этой достойной сожаления сцены бросились вырывать несчастную из рук молодого человека; Луи де Фонтаньё увели в комнату матушки Бригитты, а Маргариту, бившуюся в сильнейшем нервном припадке, отнесли в ее комнату.
Избавившись от чужого присутствия, Луи де Фонтаньё тотчас же устремился назад в мансарду, думая, что г-жа д’Эскоман нуждается в его помощи, но там он уже никого не застал.
Сюзанна поторопилась воспользоваться суматохой, возникшей во время борьбы Луи де Фонтаньё с теми, кто не дал ему учинить насилие, и скрылась из этого жуткого дома, увлекая за собой свою хозяйку.
Луи де Фонтаньё даже не приостановился перед дверью Маргариты, когда он проходил мимо; Маргарита казалась ему каким-то чудовищем, с которым он согласился бы встретиться лишь для того, чтобы растоптать его. Безумное исступление, в которое бедную девушку ввергло отчаяние, далеко не извиняло ее в глазах молодого человека, а было еще одним преступлением, причем преступлением, за какое, по его мнению, она заслуживала смерти.