Губы их встретились, и она не стала отводить в сторону свои, продолжая обнимать молодого человека; она вновь заговорила, и слова ее прерывались то поцелуями, то рыданиями:
— Нет! Нет! Вы ведь не покинете меня, не правда ли, друг мой?.. О! Как я страдала эти последние два часа! Я думала, что умру здесь, под этим деревом! Но, к счастью, смерть, которую я звала, не пришла! Как было бы жестоко, если бы я умерла, не увидев вас!.. Ведь вы любите меня, Луи? Не правда ли, вы любите меня? Скажите мне хоть что-нибудь, я хочу слышать, как ваш голос повторяет то, что шептало мне мое сердце; ибо я ведь уже давно люблю вас… Неужели все, что происходило со мной, лишь сон? Нет же, то был не сон; до сих пор в моих ушах звучит голос этого ужасного создания; позорное имя, которое она дала мне, адским огнем обожгло меня. О Боже мой! Боже мой!
— Я отдам всю свою жизнь, чтобы заставить вас забыть эту страшную минуту, чтобы искупить вину, роковым образом совершенную мною поневоле… Эмма, милая Эмма, клянусь вам всем, что свято на этом свете для человека: если из-за меня вы опозорены…
— Да, да! Я опозорена! — вполголоса произнесла г-жа д’Эскоман (последние слова Луи де Фонтаньё вынудили ее бросить взгляд на события прошедшего дня). — Боже мой! Мне кажется, теперь я покраснею от одного взгляда ребенка!
— Если из-за меня вы опозорены, — продолжал молодой человек, — то во мне будет столько любви к вам, я найду в этом неслыханном счастье, каким я буду вам обязан и каким я уже вам обязан, потребность в таком постоянстве, что вы никогда не будете сожалеть о мучительной жертве, принесенной из-за меня. И пусть я буду проклят Богом, если когда-нибудь изменю этой клятве, которую я приношу в эту минуту — самую торжественную в моей жизни!
— Да разве мне нужны ваши клятвы, Луи? Кто любит, тот не может лгать. Боже мой! Да разве возможно, чтобы я когда-нибудь сожалела о чем-либо? Боже мой! Да все мои мысли настолько целиком заняты вами, что когда я слышу ваш голос, то не помню ничего, что было сегодня, вчера, давно. Мне кажется, будто я только что родилась. Повторите же мне еще раз, Луи, что вы любите меня! Я так мечтала услышать от вас эти слова, но не думала, что так сладко внимать им.
После первых восторгов нахлынувшего на них упоения им следовало подумать о реальных трудностях положения, в какое поставила г-жу д’Эскоман выходка Маргариты.
Как только молодые люди заговорили об этом, к ним подошла Сюзанна.
Когда гувернантка увидела их, сидящих бок о бок под тополем и держащих друг друга за руки, услышала дрожащий и звонкий голос своей хозяйки, она догадалась, что та вышла из своего ужасного оцепенения. Радость произвела на кормилицу такое же действие, как и усталость: ноги ее подкосились, и она упала перед Луи де Фонтаньё на колени и принялась целовать его с таким восторгом, какой до этого выражала лишь своей госпоже; она прижимала его к своей груди, как мать, отыскавшая своего любимого сына.
— Не правда ли, вы сделаете ее счастливой, мою Эмму? — говорила Сюзанна. — Ведь так, господин де Фонтаньё? О! Если бы все случилось иначе!.. Еще минуту назад я думала, что такое возможно, и если бы вы только знали, как меня это пугало! Боже мой! Ведь на этот раз виновницей ее несчастья была бы я, поскольку это я… Боже мой! Возможно, то, что я совершила, очень дурно, если Небо хотело меня за это покарать, но наказав не меня лично, а того, кого я люблю больше всего на свете, — мое дитя!.. О нет, я совсем с ума сошла со своими страхами!.. К тому же, она умерла бы от любви к вам. А разве можно позволить умереть подобным образом той, что вскормлена твоей грудью? Нет, она будет счастлива с вами, я в этом уверена; вы ведь совсем не похожи на того; у вас еще не было времени развратиться… Она будет счастлива! Посмотрите: мне кажется, она и сейчас уже изменилась; я вижу улыбку на ее губах!.. А ведь она так давно уже не смеялась!.. Она привела меня сюда, выйдя из того ужасного дома. О Боже мой! Да зачем же я повела ее туда?.. Прибежав сюда, она бросилась под это дерево, и ничто — ни мои мольбы, ни мои слезы — не могло заставить ее вернуться домой; я побежала за помощью, и вот я встретила вас…
Хотя Луи де Фонтаньё и не догадывался, какую важную роль сыграла Сюзанна в этой запутанной истории, завершившейся столь неожиданным для него образом, он знал, какое влияние имела гувернантка на свою госпожу. Поэтому он повторил перед ней все клятвы, данные им только что Эмме.