На этом же этаже находилась и третья комната, но дверь в нее была закрыта, и не без причины. Ранее она служила гостиной, а затем ее постигла участь всех великих человеческих деяний; она превратилась в теплицу, если не в чего-нибудь похуже. Остатки карниза, черноватый налет пыли на тех местах, где были лепные украшения стен и потолка, разошедшийся и покрытый грязью паркет свидетельствовали о первоначальном назначении этого помещения; усыпанные семенами стебли крестоцветных растений, развешанные по стенам, указывали на его второе назначение; что касается его третьего назначения, то о нем можно было догадаться по оставшемуся в комнате едкому и тошнотворному запаху, свойственному некоторым домашним животным.
Чтобы наши читатели заранее не сожалели об участи будущих обитателей Кло-бени, поспешим добавить, что второй этаж дома благодаря усилиям по его недавнему благоустройству был весьма изящно отделан и представлял собой полную противоположность как первому этажу, так и остальным помещениям дома.
В один прекрасный майский день, около полудня, медленно катившаяся по проселочной дороге наемная карета остановилась у ворот Кло-бени.
Из нее вышел Луи де Фонтаньё; он подал руку Эмме, и она легко выпрыгнула из экипажа; затем из него вышла и Сюзанна.
Молодой человек отпустил кучера и, достав ключи, открыл ворота; г-жа д’Эскоман первой вошла в их будущее жилище; когда ее спутники в свою очередь проследовали за ней, она уперлась обеими руками в потрескавшиеся доски ворот, собрала все свои силы и с детской радостью закрыла створки, как будто бы говоря светским пересудам: "Вам сюда не войти!"
Она схватила за руку Луи де Фонтаньё, прижалась к его груди своей головкой и, с улыбкой на устах заглянув ему в лицо улыбающимися глазами, подставила лоб для поцелуя. Молодая женщина вздрогнула, почувствовав прикосновение губ своего возлюбленного, но чувства ее оставались чистыми; она испытывала красноречивый в своей немоте восторг моряка, видящего после бури гавань, которую он уже не надеялся достичь.
И как если бы все сколько-нибудь напоминавшее ей в этот день о прошлом вызывало у нее неприязнь, как если бы она не хотела проливать слезы, даже когда их вызывало одно лишь счастье, г-жа д’Эскоман попросила немедленно приступить к осмотру их маленького царства, шумно выражая при этом свои восторги, что было совсем несвойственно ни ее характеру, ни ее привычкам.
Под ее ногами кудахтали куры, в двух шагах от нее красавец-петух затягивал свою задорную песнь; по крыше порхали голуби, отливая на солнце лазоревым и золотистым тонами своего оперения. Эмма ощутила доселе неведомое ей расположение к этому маленькому народцу, призванному вносить оживление в ее одиночество, и не пожелала покидать двор, не собрав вокруг себя всех этих пернатых с помощью нескольких пригоршней зерна.
Несмотря на протесты Луи де Фонтаньё, имевшего веские доводы для желания прежде всего заставить ее подняться на второй этаж, Эмма осмотрела весь нижний этаж вплоть до малейших его закоулков.
В определенных обстоятельствах жизни женщина видит не глазами, а чувствами. Эмма была так опьянена счастьем видеть осуществленными свои мечты, что, не обращая внимания на весьма многозначительную гримасу Сюзанны, она находила в окружающем возмещение этой разрухе и этой бедности, какое, кроме нее, никто, вероятно, не сумел бы здесь обнаружить.
Но когда она поднялась по деревянной лестнице, прилегавшей к наружной стене дома, на второй этаж и Луи де Фонтаньё ввел ее в сплошь обтянутую набивным кретоном комнату, предназначенную для нее, и в маленькую гостиную с мебелью розового дерева, где она могла бы днем работать или отдыхать, радости ее уже не было границ. Это была уже не маркиза д’Эскоман, с детства привыкшая к роскоши современных жилищ, а гризетка, завладевшая обстановкой, которая составляла мечту ее жизни. Эмма переходила из комнаты в комнату, садилась в кресла, переставляла фарфор и придавала более изящный вид букетам сирени, барвинков и боярышника, которые Луи де Фонтаньё накануне расставил в вазы; она осмотрела библиотеку, составленную из ее любимых книг, раскрыла все шкафы, восторгаясь их удобством, и распахивала все окна, восхищаясь открывающимся из них чудесным видом, подзывала к себе Луи, чтобы вместе с ним полюбоваться изумрудно-зелеными водами Марны, плескавшимися у стен дома, и возвышавшимися на островках Анго и Корморан тополями, покрывавшими своей сенью рукав реки, который разделяет эти острова, и рассеивавшими своей листвой свет, который испещрял темную поверхность воды тысячами серебристых искр; она показывала ему видневшийся на горизонте Венсенский донжон, словно встававший из массы зелени вокруг него и черневший на фоне лазурного неба; все это она сопровождала громкими возгласами изумления и восхищения; с восторгом искренне любящего сердца она благодарила своего возлюбленного; она спрашивала его, ощущает ли он, подобно ей, как в его сердце проникает признательность Богу, сотворившему природу в Бри столь прекрасной и столь величественной, чтобы она служила достойным окружением их любви.