Однако Эмма с трудом допускала, что невозможно осуществить замысел, казавшийся ей столь достойным. В своем чистосердечии молодая женщина никак не могла понять, как это ее бескорыстие, которому она дала доказательство, и безропотность, с которой она покорилась судьбе, не могут смягчить злопыхательство, о каком говорил ее возлюбленный. Она отказывалась верить, что это общество, на ее глазах проявлявшее такую снисходительность к тем, кто с высоко поднятой головой несет свое бесчестие, проявит себя неумолимым к двум беззащитным существам, требующим только одного — чтобы им позволили затеряться в тени, созданной ими вокруг себя.
Но Луи де Фонтаньё не хотел сдаваться; во время этого внезапного прилива нежности к Эмме, вызванного у него вспышкой чувствительности, он убеждал себя, что в других обстоятельствах он вновь обрел бы порывы страстной любви, которые в эту минуту почитал своей честью проявлять по отношению к бедной женщине. Он винил торгашескую обстановку, в какой они вынуждены были жить, в том, что она, к сожалению, сделала его сердце каменным; он преувеличивал отвращение, испытываемое им при виде г-жи д’Эскоман в магазине на улице Сез, и, не высказывая откровенно всего, что происходило в его душе, дал Эмме понять, что досада, не позволяющая ему владеть собой, изменила не только его чувства, но и то, как они выражаются; он дал ей знать, что последствия этой досады могут стать еще более страшными.
Какое бы значение ни придавала г-жа д’Эсоман осуществлению своих первоначальных намерений и как бы после полугодового опыта жизни с беспечным Луи де Фонтаньё ни казался ей необходим труд, приходивший им на помощь, доводы молодого человека должны были сильнейшим образом подействовать на нее; но, прежде чем решиться на что-то, необходимо было подумать и о последствиях.
Покинуть улицу Сез, уехать в Кло-бени и жить там в лишениях, как того в запальчивости требовал Луи де Фонтаньё, было к тому же невозможно.
От продажи своих драгоценностей маркиза получила двадцать восемь тысяч франков, но приобретение торгового предприятия, покупка товаров и расходы по их маленькому хозяйству в продолжение целого года поглотили большую часть этой суммы.
Луи де Фонтаньё умолял Эмму положиться на него; он обещал, что будет работать и обеспечит их существование; но, как бы ни радовали Эмму подобные заверения, с ее характером и с ее благоразумием она не могла позволить себе строить их общее будущее на таких ожиданиях. Молодая женщина убеждала своего возлюбленного набраться мужества и терпения; она намеревалась попытаться сбыть с рук бельевой магазин; с вырученными от этой продажи деньгами им будет легче думать о том, как действовать более разумно.
Если это решение, перечеркнувшее полгода ее мучительных усилий, стоило Эмме дорого, то восторг, с каким Луи де Фонтаньё принял его, вполне наградил ее за эту новую жертву.
Единственное, чем были обеспокоены молодые люди, так это опасениями, как бы Маргарита не осуществила с неукоснительностью своей угрозы в отношении г-жи д’Эс-коман, которую та услышала сквозь витрину магазина, и как бы преследования гризетки не сделали для Эммы мучительными последние дни ее пребывания в магазине.
Обычно сознание глубокой личной вины приводит к непомерному усердию: Луи де Фонтаньё решил во что бы то ни стало отвести от Эммы эту опасность.
В конторе, где он служил, находились на стажировке несколько сыновей провинциальных негоциантов; они изучали парижский финансовый мир, надеясь со временем примкнуть к отцовскому делу; молодые люди пользовались случаем, чтобы наравне с тайнами биржи приобщиться ко всем тайнам парижской жизни. Через одного из них любовник Эммы легко добыл адрес какой-то женщины, занимавшей достаточно высокое место в среде прожигателей жизни, и ему показалось, что это могла быть Маргарита.
Он полагал себя настолько защищенным от соблазнов, какие могла внушить ему его бывшая любовница, что некоторое время даже подумывал, не явиться ли ему к ней в дом.
Однако, опасаясь неприятных объяснений, которые ему пришлось бы вести с ней, он решился лишь написать ей.
Он взывал к великодушию и здравомыслию Маргариты. Он объяснял ей, что если она считает себя вправе мстить, то месть эта должна быть направлена против него, оскорбившего ее, а не против женщины, ничуть не повинной в том, что произошло между ними.