Прочитав и перечитав письмо Анри, я хотела отдать его Грасьену.
«О! — сказал он. — Оставьте его себе, мадемуазель; в действительности это письмо адресовано вовсе не мне, а вам. Что я буду с ним делать?»
И он со вздохом отстранил мою руку.
Я прижала письмо к губам и спрятала его у себя на груди.
Грасьен продолжал стоять.
Я знаком предложила ему сесть.
Он понял, что единственное средство продлить свой визит — говорить со мной об Анри.
Час пролетел как минута; на два часа был назначен смотр. Грасьен поднялся первым.
Я уже была готова спросить его: «Когда я вас увижу вновь?» — но, к счастью, удержалась.
Грасьен ушел, я закрыла дверь на задвижку, как будто опасаясь, что кто-нибудь может меня побеспокоить — это меня-то, которую никто не навещал, кроме одной девушки, служившей у мадемуазель Франкотт и время от времени заходившей ко мне.
Оставшись одна, я села на маленькое канапе около окна и вновь стала читать это письмо, а Блек, положив мне голову на колени, смотрел на меня своими большими человеческими глазами.
Вы ведь догадались — не правда ли? — что это чтение было моим единственным занятием в течение всего дня.
На следующий день я не видела Грасьена ни днем ни вечером.
Я слышала, как пробило десять часов, одиннадцать, полночь, но все еще не ложилась.
Я ждала.
Невозможно было представить, что весь этот вечер мне не с кем будет поговорить об Анри.
Я вновь набросилась на письмо, читала его, перечитывала и уснула, прижав его к груди.
Весь следующий день я также не видела Грасьена.
Возвращаясь домой, я надеялась встретить его у своей двери, но там его не было.
Поднявшись к себе, я зажгла свечу.
В сотый раз перечитывая письмо Анри, я услышала ворчание Блека; даже раньше чем до моего слуха долетел шум шагов, я поняла, что по лестнице поднимается Грасьен.
Мгновение спустя в дверь постучали.
Я крикнула «Войдите!» с таким волнением в голосе, что у Грасьена могло родиться неверное представление на этот счет.
«Ах! — обратилась я к нему, поддаваясь своему первому порыву. — Почему я не видела вас вчера?»
Я даже не закончила эту фразу. Но, к несчастью, ее и не нужно было заканчивать.
«Я не осмелился, — ответил Грасьен. — Вы мне высказали свои опасения по поводу моих частых визитов, и я их прекрасно понимаю, хотя эти опасения и преувеличены. Я хотел вам доказать, что могу быть преданным человеком, а не бестактным.
Я опустила глаза, так как осознавала, что надо пережить все то, что я пережила, и встать на мое место, чтобы правильно понять то чувство, которое заставляло меня действовать подобным образом; однако, опустив глаза, я сделала ему знак сесть рядом со мной.
Вечер промчался как одно мгновение; как и прошлый раз, Грасьен рассказывал мне только об Анри. Пробило полночь, а мне казалось, что Грасьен вошел всего несколько минут назад.
Я спустилась, чтобы самой открыть ему дверь. Он никогда так поздно не уходил от господина Ленгарда, и на следующий день вопрос, заданный слугам, мог бы все раскрыть.
Как это принято в провинции, где каждый жилец имеет свой ключ, у меня он тоже был, и я смогла вывести Грасьена из дома так, что его никто не видел и не слышал.
То, о чем я вам только что рассказала, продолжалось три месяца. Первый месяц, я должна отдать должное Грасьену, он говорил со мной только о своем брате. В ходе второго он позволил себе сказать несколько слов о самом себе.
После этих слов, я это хорошо знаю, мне следовало его остановить, а если бы он вернулся к этому опять, то закрыть перед ним свою дверь; но подумайте о том, что я была совсем одна, мне не к кому было обратиться ни за поддержкой, ни за советом. Вокруг себя я видела моих товарок; я ничем не превосходила их: ни своим положением, ни состоянием. Смутное воспоминание о моем первом детстве, радостном и блестящем, которое в пору моей юности еще сверкало подобно далекой зарнице, с каждым днем постепенно все больше и больше стиралось. Я знала, какие страдания приносит любовь, и мне было жаль Грасьена, потому что я нравилась ему. Находясь рядом с ним, я была уверена в самой себе; впрочем, Блек был моим неподкупным стражем. Я ни в коем случае не позволяла ему ни дома, ни на прогулке хоть на минуту покидать меня и очень быстро научила его небольшой уловке, которая спутала все планы Грасьена; но однажды собака покинула меня…