Не вдаваясь в этот вопрос, Говорухин выразил, на мой взгляд, фундаментальную слабость нашей оппозиции в целом. Она как бы не видит, что в России, в самом ее народе, а значит, и в культуре, произошел именно раскол. Раскол не сводится к жадности, подлости, некомпетентности или глупости одной какой-то части (хотя все это имеет место и усложняет обстановку). Он проходит по самому ядру ценностей и разделяет людей по их отношению к проблемам бытия, главным проблемам. Люди занимают разные позиции не потому, что неполна «правда» и они лишены информации, а вследствие своего нравственного выбора. Иными словами, в России возникли две разные системы нравственных ценностей, каждая из которых обретает свое знамя и свой язык. Раскол этот созревал давно, и советский период был исторически недолгим восстановлением единства (вернее, инакомыслящие были в условиях сталинизма слабы и загнаны в подполье).
Что происходит, когда политики оппозиции не признают наличия раскола общества в сфере нравственности? Они способствуют усилиям власти отвлечь внимание гражданина от того нравственного выбора, перед которым он стоит почти каждый раз, когда принимается какое-то политическое или экономическое решение. Это и есть главная задача манипуляции сознанием. Манипулятор должен прежде всего добиться, чтобы человек воспринимал каждое изменение как проблему решения, а не выбора. Он не должен задумываться о том, хорошо ли приватизировать землю, он должен лишь думать о том, как ее приватизировать. Вот в этом вопросе можно допустить борьбу мнений, взаимные обвинения Чубайса и Лужкова, даже демонстрации независимых профсоюзов.
Когда политики оппозиции не признают конфликта ценностей, они, сами не всегда осознавая, принимают ценности тех, кто обладает властью и собственностью. Значит, на деле они становятся соучастниками власти в управлении, хотя им разрешают и даже обязывают бороться с властью по второстепенным вопросам: об отставке негодного чиновника, о борьбе с преступностью или о своевременной выплате зарплаты. Поскольку на деле часть общества, которую, как предполагается, представляет оппозиция, исповедует непримиримо иные ценности, никакого шанса на массовую поддержку такая оппозиция не имеет – к ней относятся довольно равнодушно. Потому что на деле она эту часть общества в политике не представляет. Ибо в главном политика определяется ценностями.
Конечно, левая оппозиция заявляет, что она привержена идее социальной справедливости. Но сами по себе это пустые слова, то же самое говорит и Гайдар, и Брынцалов. Никто себя не назовет несправедливым и безнравственным. Важна расшифровка. Она и следует: левые теперь за рыночную экономику и против уравниловки. Отсюда и выводится профиль нравственности. В чем справедливость рынка? В двух вещах: полная свобода сделки (хочу – покупаю, хочу – нет) и ее честность (без обвеса и обсчета). Значит, в рыночной экономике несправедливо и безнравственно платить зарплату шахтерам за то, что они производят уголь, который дешевле купить в Австралии. Им платят лишь потому, что нарушена свобода сделки (дорогой уголь Кузбасса покупают под давлением политики). Им платят, вырывая кусок у других граждан. В рыночной экономике безнравственно давать жителям дотации на оплату воды и отопления. Пусть выплачивают покупаемые ими блага полностью. Почему у Брынцалова, который живет в своем доме, отнимают в виде налогов деньги, чтобы оплатить тепло для жителей пятиэтажек в какой-нибудь Вологде? Несправедливо наказывать фирму, которая прекратила подачу тепла во Владивостоке, потому что за это тепло ей не платили. Где же здесь свобода сделки и где честная оплата за взятый товар? Не желаешь платить – не надо, ставь печку, разжигай костер. Ты свободен! Немцов со своей жилищно-коммунальной реформой был здесь абсолютно честен. Более того, он проводил в жизнь те ценности, которые признаны НПСР. Свобода сделки и эквивалентный обмен – не безнравственность, а именно стройная и непротиворечивая система нравственных ценностей.
Я лично отвергаю эту нравственность, я отвергаю ценности рыночной экономики, я требую уравниловки! Я считаю, что право жителей Вологды на жизнь и тепло ценнее, чем свобода сделки. Заявив это, я могу с ясной головой звать людей, которые со мной согласны, оказать давление на Немцова и добиться компромисса с ним. А если окажется, что нас много, то и подавить его. Но если я ценности Немцова разделяю, то моя борьба с ним – спектакль. Я борюсь за то, чтобы к кормушке нас с ним пускали по очереди…»
Кстати, о кормушке, в частности, о телевизионной. 27 мая 1999 года состоялась пятая по счету церемония вручения ежегодных телевизионных премий «ТЭФИ». Торжество проходило в Государственном центральном концертном зале «Россия». Причем список участвовавших в гонке номинантов был гораздо обширнее, чем раньше: 324 передачи-претендента, 170 телекомпаний, 24 региона страны. Однако в итоге провинциалов все равно ущемили – до финиша добрались всего лишь три программы, сделанные за пределами столицы. Это позволило специалистам сделать вывод, что даже на пятом году существования «ТЭФИ» эта премия так и не сумела стать всероссийской.
Были и другие претензии к церемонии награждения. Вот что писал, к примеру, в газете «Труд» известный телекритик Анри Вартанов: «Жадность некоторых наших телезвезд, и без того не обделенных славой и прочим, бывает поистине беспредельной. Иные готовы годами ожидать своей очереди на ярмарке тщеславия: передача давно уже, как говорится, «с бородой», а ее снова и снова выдвигают на соискание премии. Нередко это весьма достойные произведения вроде «Совершенно секретно» или «Я сама». В первые свои сезоны – при успехе у зрителей и критики – они вызывали настороженное отношение консервативных телеакадемиков. Теперь вот остается попытаться получить награду «за выслугу лет».
Есть в числе соискателей «ТЭФИ» и те, кто однажды уже был награжден. К примеру, А. Масляков уже получил своего «Орфея». Теперь вот хочет заиметь его и для КВНа в целом. А Л. Якубович за «Поле чудес» обрел «Орфея» образца 1995 года. Сегодня он снова претендует на статуэтку. Хотя, признаться, нынешнее «Поле чудес» ничуть не лучше прежнего. Скорее наоборот, если судить, по крайней мере, по письмам зрителей в редакцию…
Много и других несуразиц в нашей системе присуждения «ТЭФИ». Почему-то среди профессий, которые удостоены отдельных номинаций, нет таких важных (если подходить к делу всерьез), как сценарист. Пренебрежительное отношение к драматургии программ сказывается: недаром большинство из них столь поверхностны, а подчас просто глуповаты.
Перекос по профессиям существует и в составе самой телеакадемии. Там тоже в числе «бессмертных» нет ни сценаристов, ни актеров, ни дикторов, ни операторов, ни монтажеров. Из всего множества телевизионных специальностей представлены фактически только три: ведущие, режиссеры и управленцы. К ним относятся продюсеры и руководители каналов: последние пополнения состава академиков рекрутируются почти исключительно из телечиновников…»
В ряде СМИ отмечено: на этот раз церемония, несомненно, удалась и была не столь занудной, как год назад. Как писала в «Комсомольской правде» Л. Хавкина: «Канал РТР, на сей раз проводивший церемонию, учел ошибки предшественников и кое-какие каноны вручения «ТЭФИ» нарушил.
А именно. Отказался от заунывного конферанса: двое ведущих – двое награждающих (женщины – в бальном, мужчины – в черном). Пренебрегли на сей раз и громоздкими декорациями, которые хоть и претендовали на гордые названия «хай-тэк» и «пост-хай-тэк», но выглядели, особенно по телевизору, уныло.
И, наконец, сама церемония была перенесена с выходного на будний день, что позволило собрать в «России» почти всех номинантов и просто известных телевизионщиков.
Главные люди эфира подъезжали ко входу в концертный зал на автомобилях. Некоторые были явно взяты напрокат. (Например, Тимур Кизяков никак не мог справиться с дверью лимузина.) Толпа встречала либо по лицу (главные аплодисменты сорвали Евгений Киселев, Светлана Сорокина, Леонид Якубович, «ОСП-студия», команда «Времечка»), либо по одежке. В этом смысле потрясла собравшихся ведущая Надежда Губина, явившаяся на церемонию в красном платье с интригующим отсутствием материи на некоторых частях тела…»