Музыка прекратилась, и Джеймс на шаг отступил от своей дамы. Какое-то время они стояли в центре зала, глядя друг на друга, в то время как другие пары обходили их, как вода обтекает камень на своем пути. Ему следовало попрощаться с ней, отвести ее к матери...
И вдруг он с удивлением услышал:
– Мне бы хотелось заехать к графине Лансдаун завтра после полудня, если она будет дома.
Неужели он действительно произнес эти слова? Мисс Уилсон спокойно наклонила голову.
– Уверена, графиня почтет это за честь, ваша светлость.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем она жестом указала на край уже почти опустевшего зала.
– А вот и моя матушка, – проговорила Софи.
Ее мать... Придя, наконец, в себя, Джеймс предложил ей руку и повел ее через зал.
– Благодарю вас, ваша светлость. – Беатрис подобострастно улыбнулась, и Джеймс вежливо поклонился в ответ.
– Это мне следует быть благодарным, миссис Уилсон. Желаю вам всего наилучшего.
Сказав это, он элегантно повернулся и не спеша отошел, оставив мать и дочь обсуждать события прошедшего вечера.
Возвращаясь с бала домой в экипаже, Софи чувствовала себя весьма необычно. Мать и графиня, сидя напротив нее, радовались тому, что она все-таки потанцевала с герцогом, и затем он еще долго стоял в зале, не сводя с нее глаз; однако Софи не слышала почти ни одного их слова. Она была взволнована тем, что должно было произойти на следующий день – ведь герцог сказал, что намерен заехать к ним.
Господи, а каким он был изумительным партнером в танце! Софи не могла забыть, как умело и уверенно он держал ее за талию. Ей не надо было прилагать никаких усилий, чтобы следовать его воле, и у нее было такое ощущение, словно ее руки превратились в крылья.
Совершенно неожиданно Софи вспомнила смутившее ее ощущение пребывания руки маленькой и тонкой в его руке – большой и сильной, и что-то горячее и пугающее затрепыхалось у нее в груди.
Такого она никогда раньше не испытывала, пульс ее участился, по коже прошла дрожь.
И тут Софи вспомнила, что ее эмоциями должен управлять разум, а в голове ее прозвучали слова незнакомой английской девушки: «Вся его семья, все они невероятно жестокие». Слова эти призывали ее быть осторожной. Софи потрясла головой, чтобы убрать локон с глаз, а еще для того, чтобы вернуть себе ясность мысли и заставить себя быть благоразумной. «Ты выбираешь не только любовника, ты выбираешь путь, которым пойдет вся твоя дальнейшая жизнь», – строго сказала она себе.
Но, несмотря на все эти разумные доводы, сердце ее не переставало учащенно биться в груди.
– Интересно, когда ты увидишь его еще раз? – с придыханием спросила Флоренс.
Софи молча посмотрела на мать и графиню: в их глазах она читала одновременно радость победы и любопытство. Ей казалось, что она слышала их слова «он настоящий герцог», отражавшиеся от стен экипажа, хотя на самом деле никто этих слов не произносил.
Стараясь говорить как можно небрежнее, она холодно произнесла:
– Не знаю. Возможно, герцог будет на приеме у лорда Беркли.
Софи осталась довольна тем, что смогла солгать, и обе дамы вернулись к своим разговорам о будущем; она же ничего не видящим взглядом продолжала смотреть в окно. Если бы она сказала им правду, они бы замучили ее вопросами о том, когда именно он приедет, и потом заставили бы по десять раз менять наряды, без конца напоминая бы ей о правилах этикета. А какой шум мог бы подняться, если бы герцог вообще не приехал!
Зато как все удивятся, когда он приедет! Она и сама будет удивлена. А пока Софи твердо решила больше ни одной минуты не думать о нем.
На следующий день за завтраком Софи неожиданно спросила:
– Мама, какова величина моего приданого?
От удивления Беатрис чуть не уронила чашку с чаем, а когда ей все же удалось поставить чашку на блюдце, в комнате раздался приятный звон китайского фарфора.
– Почему ты спрашиваешь об этом, дорогая?
Вытирая рот салфеткой, Софи спокойно объяснила:
– Мне любопытно, ходят ли по городу слухи об этом. Я не так уж наивна и понимаю, что многих джентльменов это интересует. Но я хотела бы знать, известна ли точная сумма, которую отец собирается заплатить.
Миссис Уилсон откашлялась.
– Кажется, я никому не называла цифры, кроме, конечно, Флоренс.
Графиня не поднимала глаз от своей тарелки, и это разозлило Софи.
– Флоренс знает, а я нет? Как же это? Почему?
Взглянув на лакея, стоявшего за спиной графини, Софи заметила, что он, как солдат на посту, не поднимает глаз и ничем не выказывает даже намека на свою заинтересованность в разговоре. Казалось, что в голове у него ничего не происходит, однако Софи прекрасно знала, что это не так. Слуги – обыкновенные люди, и, вероятно, они развлекались, наблюдая за жизнью аристократов; для них это было чем-то вроде большого спектакля с костюмами, светом и бутафорией.
Намазывая булочку маслом, Беатрис тихим голосом произнесла:
– Точная сумма неизвестна, Софи, но... Вы не оставите нас на пару минут? – внезапно обратилась она к лакею, и тот, молча поклонившись, вышел из комнаты.
– Но отец назвал тебе какую-то сумму? – продолжала настаивать Софи.
– Дорогая, как тебе не стыдно задавать такие вопросы? – возмущенно спросила Беатрис.
– Потому что я имею право знать и хочу оценить свои шансы встретить мужчину, который возьмет меня в жены не только ради моих денег.
– Никто не захочет жениться на тебе только из-за денег, – вмешалась Флоренс, – ты очаровательная женщина, и это ни для кого не секрет.
– Так вы говорите, что значение имеют моя внешность и деньги, а моя душа, мое сердце, мой ум не имеют?
Обе дамы в один голос принялись разубеждать ее.
– Конечно, все это имеет значение, дорогая, и никто в этом не сомневается.
Софи, молча продолжая есть свой завтрак, спокойно повторила:
– Вы так и не сказали мне, сколько денег готов заплатить отец.
После недолгого колебания Беатрис, наконец, решилась:
– Он считает, что пятьсот тысяч фунтов вполне подходящая исходная сумма, но она, безусловно, может измениться в зависимости от того, кто будет претендентом.
– Так всегда делается, – важно добавила Флоренс.
«Исходная сумма» – эти слова, как звон колокола, звучали у Софи в голове несколько секунд. Убедившись, что аппетит ее пропал окончательно, она проговорила:
– Благодарю вас за то, что вы ничего от меня не скрываете.
Решив, что Софи, наконец, успокоилась, Флоренс позвонила в колокольчик и попросила вернувшегося лакея принести еще чаю, а когда он отправился за чаем, Софи обратилась к старшим дамам с просьбой:
– Могу я попросить вас не называть никому сумму, даже тем джентльменам, которые будут этим интересоваться? Я понимаю, всем известно, что у меня солидное приданое, но я бы предпочла сохранить некоторую интригу. Пусть тот, кто намерен сделать предложение, вынужден будет рискнуть, поскольку приданое может оказаться меньшим, чем он рассчитывает.
Обе леди изумленно переглянулись.
– Если это тебя успокоит, Софи, то я, пожалуй, соглашусь с тобой, – негромко произнесла Беатрис. – Мы не откроем рта, пока ты не встретишь мужчину, которого сможешь полюбить.
Для Софи было полной неожиданностью услышать из уст матери слово «полюбить». Она глубоко вздохнула:
– Большое спасибо, мама. – Встав, она подошла к матери и поцеловала ее в щеку.
Выйдя из экипажа, Джеймс посмотрел вверх, на окна графини Лансдаун, и его охватили сомнения. Правильно ли он поступает? Совершенно неожиданно для себя он на балу сказал Софи, что заедет к ней. Обычно Джеймс хорошо знал причины, которые заставляли его поступать так или иначе, но сегодня он не был уверен в себе. Неужели все это только ради денег, или некая искра разожгла огонь у него внутри, – огонь, который стал следствием того, что мисс Уилсон оказалась весьма оригинальной особой? В конце концов, герцог решил, что на этот раз действуют все причины одновременно, хотя до этих пор он не считал оригинальность положительным качеством женщины.