Тимур продолжал надрываться:
- А ну поднажми, братва. Толкай. Раскачивай. Шевелись. Быстрее. Быстрее.
Наконец, переругавшись, охрипнув, промокнув, испачкавшись, они вытолкали машину. Первый внедорожник выбрался из воды, за ним двинулись остальные.
- Поехали, - рявкнул Тимур.
Встряхнувшиеся после купания парни, весело переругиваясь, даже не обсохнув, одевались и рассаживались по местам.
- На кой чёрт и кому понадобилась эта дыра? - сел обратно в машину Тимур. Вид у него был весьма раздражённый. Вода стекала у него с брюк, хлюпала в ботинках.
Фёдору Марковичу стало обидно за Васильково. Всё здесь: река, поле, луг, лес, каждое дерево, каждая травинка - воспоминание о детстве, святом для него времени.
- Знаешь какой тут воздух? Пить можно. А как соловьи здешние поют, слышал? А рыбалка? Купание? А звёзды в ясную ночь горят, будто костёр развели в небе...
- Понимаю. Как же. Я вот тоже купил себе хату в Красногорске. Новый дом. Вид. Район. Всё шикарно. Мечта. Но не то всё. Не то. Не хватает чего-то. А приеду бывает домой, сразу в сердце вступает. На глаз слеза наворачивается. Вроде и не город уже - помойка. Весь жилфонд аварийный. Контингент стрёмный, ночью не выйдешь на улицу. А всё равно оно своё всё, родное. Вот тут с ребятами первую папиросу раскуривали, вот тут с бухой в доску Танькой в первый раз...
Фёдор Маркович недоверчиво посмотрел на Тимура. Но как ни старался не мог представить его плачущим или испугавшимся вечером выйти из дому. И будто поняв, что перегнул палку в своих откровениях, Тимур заорал в окно:
- Ну быстрее, кому сказал. Вместо Хапка кто-нибудь сядьте за руль.
Наконец поехали. Прямо по полю. Машины поменялись местами. Они теперь ехали вторые. Застрявшая машина сзади.
- Смотри только куда прёшь, - намыливал Тимур шею водителю. - Останемся без колёс, тоже будешь потом говорить, что покойник привиделся.
Насупленный малый за рулём их машины насупился ещё больше и крепче сжал руль, хотя и так старался ехать аккуратно как мог это делать по бездорожью. Но вот выбрались от берега на просёлок и понеслись вскачь, словно пришпоренные, прыгая на ухабах, из которых и состояла дорога. Швырять стало так, что Фёдор Маркович решил пристегнуться, на всякий случай, да и чтобы не биться головой о крышу машины и не прикладываться лбом к стёклам. Только Тимур со своей массой сидел как влитой, лишь слегка раскачиваясь.
Помчались по деревне, распугивая сельских призраков, прятавшихся за покосившимися заборами и скривившимися ставнями. Иные дома выглядели так будто стояли уже из последних сил. В одном месте повстречался загнутый вопросительным знаком старик с палкой. Застыл в калитке, провожая их бессмысленным взглядом. Тимур снова привёл в движение губные массы.
- Ну что за гиблое место? - брюзжал он. - Заповедник для алкашни.
Фёдор Маркович промолчал, только сощурил глаза, стиснул зубы. Он помнил эти места совершенно другими. Обидно и больно за нынешнюю их убогость и заброшенность. Здесь было большое колхозное хозяйство. Всё потом растащили и пропили. Местные померли или спились, почитай превратились в тех же мертвецов, живых только с виду. Кто поумней и помоложе в города уехал на заработки, связался с бандитами.
Ну, ничего. Ничего. Всё уже практически решено. Осталось только с пасечником уладить вопрос. Повыгоняют тогда отсюда всех этих пьяниц, продавших землю свою за бесценок, фактически за несколько пузырей водяры. Снесут эти мерзкие халупы и выстроят на их месте коттеджи. Проложат дороги, протянут коммуникации. На берегу реки, где была пасека поставит элитные особняки с флигелями для прислуги.
И назовут посёлок совсем по-новому, как подобает. Блюботтлэнд. Земля синих васильков. И станут здесь жить нормальные приличные люди, с деньгами, с доходами, культурные, умеющие ценить красоту. Преобразится сторона его до неузнаваемости. Расцветёт, станет лучше прежнего. Загремит на весь мир.
- Вы ещё не были там? Рекомендуем. Шикарное место. Спа-резорт. Мы уже приобрели себе коттедж в собственность.
Прошло тридцать лет. Но раньше он приезжал сюда каждое лето. Воспоминания оживали.
Вот в этом доме жил Лёха по кличке Чахлый. Наглый драчливый парень, от которого робкому Феде постоянно доставалось на орехи. Приходилось таскать для него папиросы у деда. После этого они как бы становились корешами. Ненадолго. Чахлый дозволял общаться с собой на короткой ноге и даже звал на посиделки в компанию старшаков, пивших самогон или пиво и куривших добытые им сигареты. В такие дни Федя возвращался домой в невероятно приподнятом состоянии духа. И даже если дома влетало от деда, заметившего пропажу своих папирос, это не портило настроения. Плохо было то, что на следующий день Чахлый если и замечал его, то снова только затем, чтобы надавать оплеух.
Он слышал Чахлого теперь нет в живых. Пришили на зоне, куда он не раз попадал сначала за воровство, а затем сел и за вооружённый грабёж. Да, он приходил к нему в городе между отсидками, одалживать денег. Просил немалую сумму, чтобы расплатиться по долгам. Заглядывал в глаза. Называл реальным пацаном. Но разве так делаются дела? Деньги это ведь не дедовская "Ватра".
- Вообще никакой связи, - теперь Тимур продолжал терзать ставший бесполезным телефон. - Вот дыра.
Возле этого сарая он получал от Юрки-верзилы за то, что подглядывал как тот лапает Любку Акимову. Он тогда увидел Любкину грудь. Впервые в жизни увидел девичью грудь вообще, что оказалось главным разочарованием на тот момент. Вдвойне обидно. Потому что ему нравилась Любка. А вот той очевидно весьма нравилось то, что проделывал с ней Юрка. Она визжала, отбивалась от него, но всё как бы понарошку. А ведь Фёдор влюбился в неё, хоть она и была старше на несколько лет. Может именно поэтому как раз и влюбился. Он даже специально позволил им обнаружить себя, чтобы Юрка отвлёкся и перестал лазить своими клешнями под Любкин халатик.
- А ну брысь отсюда.
Фёдор нахлобучился и не уходил. Любка прямо-таки зашлась в хохоте от восторга.
- Всё равно смотрит.
- Ты чего? Не понял меня? Объяснить по-плохому?
- Это он за меня вступается. Рыцарь мой.
- Ну вот я сейчас навешаю этому рыцарю.
Юрка подошёл. Повернул и стал отвешивать смачные пендали.
- Ну как? Нравится быть рыцарем? Хочешь ещё?
Вздрагивая от ударов, Фёдор не ощущал боли. Наверное, потому что он всё время пялился на Любкину грудь. Всякий раз, когда та сгибалась в приступах смеха, из-под её лёгкого халатика без рукавов, показывались два невзрачных бугорка с светло-розовыми пупырками сосков. Несомненно, притягательных как всё запретное, но в то же время совсем не интересных по факту и даже не особенно симпатичных. Пожалуй, это разочарование оказалось даже обиднее, чем Любкин смех или Юркины пендали. А разошедшаяся Любка всё время хохотала, как ненормальная. И даже на улице вытолканный взашей Фёдор слышал, как она заливалась неудержимым смехом. Вернувшийся Юрка даже цыкнул, веля ей вести себя тише и не добившись адекватной реакции снова потащил её в глубь сарая.
Правда, потом Юрка женился на Любке. У них родился ребёнок, столь же некрасивый, противный, как и его отец. Затем Юрку забрали на войну, где ему миной оторвало ногу. Правую, ту самую которой отвешивал ему пендали. Вернувшись в деревню, запил по-чёрному, в дым. Историю эту Фёдор узнал от самой Любки, которой стало к тому времени уже не до смеха. Не выдержав и года после возвращения мужа-инвалида, она убежала от него и подалась в город. Поселилась в общаге, устроилась на работу продавщицей. Фёдор как раз и встретил её в магазине. Поразился произошедшей перемене. В ней не осталось и следа той нагловато-проказливой девичьей красоты, что так глубоко впечатлила его когда-то. Перед ним было странное и страшное, высохшее существо с похотливо-затравленным взглядом. Любка пыталась понравиться ему, напоминала о прошлом. Вот странная. Зачем она ему теперь была нужна? Он повзрослел и стал любить женщин моложе себя и в полной люксовой комплектации. А иначе какой в них смысл?