— Хочешь из этого дела мирно выпутаться? — услышала она мягкий голос мужа.
Бедрана подошла к нему:
— Разве об этом спрашивают, мой повелитель? Все для тебя сделаю, только скажи, как без крови обойтись.
Наиф прищурился.
— Послушай, жена, — начал он не спеша, — ты меня знаешь, я и в игольное ушко пролезу, по годам-то я джигит, а по уму — шах. Я такую игру с властями да с деревней сыграю — ты только ахнешь!
— Чтоб им всем провалиться! — воскликнула Бедрана.
— Ты повесишься!
Ей показалось, что холодный снег, который падает на улице, ложится ей на сердце.
— Это же смерть, — растерянно произнесла она.
Наиф покачал головой.
— Да, только понарошку, для вида…
— И на веревке буду понарошку болтаться?
Он усмехнулся.
— Аллах не дал нам света, — заговорил он. — Наша жизнь, жена, такая же пресная, как несоленый суп, сваренный в кастрюле без крышки… Женщина — что тесный башмак: если жмет — выбрасывают, ну а уж когда мужская честь задета, тут просто не отделаешься. За моей спиной твой отец и твой брат стоят. Если я прощу тебя, они не простят. Сколько дней мы с тобой взаперти сидим? Деревня от меня крови требует…
Бедрана с трепетом слушала мужа. Когда он умолк, она вздохнула… Наиф взял пистолет с тандыра и засунул его за пояс.
— Послушай, жена, — проговорил он. — Деревня — не город. Все подступы к нам закрыты горами — не прийти, не уйти. Что в деревне живые люди живут, вспоминают лишь когда кто-нибудь богу душу отдаст… Что сказали власти Шахину Кадо? Что по новому закону убивать нельзя. Ему сказали: «Ты не должен был шуметь, когда узнал, что твоя жена с другим спала. Нам бы сказал, мы бы пришли и накрыли их…» Вот чудаки! Про горы-то они забыли. День, неделя, а то и месяц пройдет, пока сюда жандармы доберутся…
Наиф замолчал. Встал, сделал несколько шагов, остановился под крюком в потолке.
— У нас толстая веревка есть? — обратился он к жене.
Женщину охватила дрожь: хоть и понарошку, а все равно страшно.
— Есть, — еле выдавила она, — ты же сам прошлой осенью длинную веревку для ишака купил…
— Неси какая есть. Надо приготовиться. Как солнце взойдет, так и повесишься… Понарошку… А сейчас прикинем…
Бедрана припала к ногам мужа.
— Я боюсь, — проговорила она сквозь слезы. — А по-другому никак нельзя, мой повелитель? Ты ведь знаешь, вины за мной нет. И все знают…
Наиф отстранил жену.
— Знаю, — проговорил он. — Можно и по-другому: сам я должен порешить тебя. Ты вот что пойми: как бы там ни было, а отец твой и брат не хотят, чтобы ты жила. Еще несколько дней назад они мне сказали об этом. Вся деревня гудит. Не попади Шахин Кадо в руки властей, я бы давно тебя прикончил. Жандарм ему сказал: «Ваши обычаи только истории помеха». А Шахин Кадо ответил, что о законах мы и ведать не ведаем — грамотеев в деревне нету, а ежели, мол, хотите, чтобы мы узнали о законах, то надо всю деревню с глашатаем обойти…
— А жандарм что? — нетерпеливо спросила Бедрана.
— А жандарм ответил, что незнание не есть оправдание.
— Что же с Шахином будет, мой ага, дай бог тебе здоровья?
— Его отец подсчитал, что он выйдет из тюрьмы, лишь когда состарится.
— Э-э-э…
— Что э-э-э?..
— Ничего. А не возьмем ли мы грех на душу — я, ты, брат, отец?.. Хорошо ли вешаться понарошку? Ох, чтоб этот город сквозь землю провалился! Его законы не для нас писаны… Ну повешусь я понарошку… А чего мы этим добьемся, джигит мой?
Волки выли совсем близко. Казалось, откройся дверь — и они ворвутся в дом.
Приближалось утро. Тандыр совсем остыл. Не отрывая глаз от мужа, Бедрана повторила свой вопрос.
— Послушай, — сказал наконец Наиф, — я хочу одним махом двух зайцев убить: и власть обмануть, и черное пятно с себя смыть. Едва солнце взойдет, ты накинешь на шею петлю и сделаешь вид, будто повесилась. Я начну кричать: «Бедрана повесилась!» — и тут же выну тебя из петли. На полу ты начнешь потихоньку шевелиться — оживаешь, вроде… Наши, когда тебя увидят, скажут: молодец женщина, сама решила из жизни уйти, да бог не допустил… И перестанут требовать твоей смерти…
Наиф замолчал.
— А если власти явятся? — спросила Бедрана.
— Об этом подумаем, а сейчас принеси веревку — прикинем разок…
Бедрана не тронулась с места.
— Ну вот, и понарошку умереть не хочешь, — начал выговаривать ей Наиф, — упрашивать тебя надо. А что уж теперь?.. Снявши голову, по волосам не плачут…
— Ох, злая моя судьба, — вздохнула Бедрана и пошла за веревкой.