Пленум сильно изменил состояние здоровья и духа Бориса Николаевича. Он был подавлен, все время лежал в постели, если кто-то навещал его, то без особого энтузиазма пожимал протянутую руку двумя холодными пальцами.
Ельцин ждал звонка Горбачева. И Горбачев наконец-то позвонил. Я сам тогда принес телефонный аппарат к постели шефа и вышел. Из-за двери слышал, как Ельцин поддерживал разговор совершенно убитым голосом.
Михаил Сергеевич предложил ему должность заместителя председателя Госстроя в ранге министра СССР. Борис Николаевич без долгих раздумий согласился.
Прощание с КГБ
Ельцин остался без охраны в феврале 1988 года в день пленума ЦК КПСС, когда его вывели из состава Политбюро. Он был в больнице, и мы, его телохранители, находились рядом. Ближе к вечеру приехали наши руководители из «девятки» и приказали сдать оружие. Вскоре меня понизили в должности: перевели с подполковничьей на капитанскую, хотя в то время я уже был майором. Понизили и Суздалева, и Кожухова. Только один Илюшин избежал должностных репрессий и был приглашен на работу в ЦК КПСС, на прежнее, уже насиженное место.
Мне предложили поработать дежурным офицером подразделения. Выбора не было, и я согласился. На этой работе, по мнению начальства, я мог искупить прежние, порочащие меня связи с Ельциным. Но к Борису Николаевичу я все равно регулярно ездил в гости – либо один, либо с его бывшими водителями, как и он ко мне.
С одним из водителей, правда, потом произошел инцидент – этот человек, напившись, пришел к Борису Николаевичу и начал задавать наглые вопросы, суть которых сводилась к следующему: что произошло на самом деле, когда шеф с моста в Москву-реку упал? Ельцин мужественно выдержал допрос, но с тех пор одним визитером стало меньше.
Наступило 1 февраля 89-го года – день рождения Бориса Николаевича. Ко мне подошел Суздалев:
– Можно я вместе с тобой пойду поздравлять шефа?
И мы пошли вдвоем. Долго раздумывали, что принести в подарок. Ничего оригинального не придумали и купили большой букет цветов. В феврале они стоили дорого, но нам хватило денег и на спиртное, и на закуску. Радостно настроенные, с розовыми от мороза щеками мы пришли на работу к Борису Николаевичу – в Госстрой.
В первое время после пленума Ельцин пребывал в депрессии, но через несколько месяцев переборол хандру. Он уже готовился к выборам в депутаты Верховного Совета СССР, развернул агитационную кампанию, давал интервью журналистам, готовился диктовать книгу.
Нашему появлению он искренне обрадовался – крепко обнял, похвалил цветы. Отношения между нами после всего пережитого стали почти родственными. Если я приходил к Борису Николаевичу домой, то вся семья бросалась целоваться. И не было, как мне казалось, тогда в этой радости ни грамма фальши.
В Госстрое, в комнате отдыха министра, накрыли стол. Гости приходили и уходили, приносили подарки, цветы, говорили Борису Николаевичу теплые слова. Лев Суханов, новый помощник Ельцина, захватил из дома гитару, и мы, как в прежние годы, пели и наслаждались дружеским общением.
Тосты произносили за будущее шефа. Тогда никто и мысли не допускал о президентстве, Борису Николаевичу желали пройти в депутаты. Я никогда не боялся, что меня, офицера КГБ, уволят за неформальное общение с Ельциным. Если же меня упрекали старшие коллеги: «Как же ты можешь встречаться с Ельциным, ведь он – враг Горбачева», – я отвечал: «Но не враг народа. Он член ЦК КПСС, министр, наконец. А врагов министрами не назначают».
Хотя про себя думал, что из опалы Ельцину не выбраться никогда. Горбачев был молодым Генеральным секретарем, и никто не предвидел ни распада СССР, ни добровольного ухода Михаила Сергеевича с высокого поста. Карьера Бориса Николаевича, как нам всем казалось, могла быть связана только с депутатской деятельностью. Если произойдет чудо, то он станет Председателем Верховного Совета СССР. Но тогда, в Госстрое, мы лишь хотели морально поддержать симпатичного человека, который, как нам казалось, несправедливо пострадал.
Мы так замечательно погуляли, что именинник домой в свой день рождения не попал – сонные и пьяные мы расстались только под утро.
Второго февраля в нашем управлении (в КГБ) проходила плановая, раз в пять лет, специальная комиссия. Это обследование мы называли ПФЛ – психофизическая лаборатория. Доктора проверяли интеллект сотрудников, исследовали реакцию при помощи различных тестов и сложного оборудования.