— Без сутаны тебя и не узнать, Петрид. Я уж забыл, как ты выглядишь.
— Э, да перестань. Четыре года из двадцати семи — это разве срок?
— Мы тебя редко видим. Все у нас об этом говорят. Машинист убрал свои большие загрубевшие ладони с плеч монаха. Из-за туч снова показалась луна и осветила машиниста. У него было суровое, энергичное лицо скорее пятидесяти, чем сорокалетнего человека, изборожденное морщинами, как это бывает, когда кожу постоянно дубят ветер и солнце.
— Как мама, Аннаксас?
— Нормально. Слабеет, конечно, с каждым месяцем, но пока что держится.
— А твоя жена?
— Снова беременна и уже не смеется. Все ругает меня...
— И правильно. Так тебе и надо, похотливому козлу! Я могу только еще раз повторить: уж лучше служить церкви, — засмеялся священник.
— Я передам ей твои слова, — улыбнулся машинист. Оба помолчали, потом молодой произнес:
— Да-да. Обязательно передай.
Он включился в работу, закипавшую у товарных вагонов. Тяжелые двери сдвинули, внутрь повесили фонари, их тусклого света хватало на вагон, но снаружи он был невидим. Люди в сутанах быстро сновали взад и вперед, от грузовиков к вагонам и обратно, нося картонные коробки с деревянной обшивкой. На каждой ярко выделялись распятие и тернии: символ Ксенопского ордена.
— Продукты? — спросил машинист.
— Да, — ответил брат. — Фрукты, овощи, вяленое мясо, зерно. У пограничников это не вызовет подозрений.
— И где же? — спросил машинист. Ему не надо было уточнять вопрос.
— В этом грузовике. В глубине кузова, под коробками с табаком. Ты выставил дозорных?
— Да, вдоль полотна и вдоль дороги, в обоих направлениях на милю. Не беспокойся. В воскресенье утром, до рассвета, только у вас, священников да послушников, есть неотложные дела. Остальные спят.
Молодой священник взглянул на четвертый вагон. Работа спорилась: монахи быстро расставляли коробки. Долгие часы тренировок приносили благие плоды. Монах-водитель из его грузовика остановился перед дверью с коробкой в руках. Они обменялись взглядами, потом шофер вернулся к работе и забросил коробку в раскрытый вагон.
Отец Петрид обратился к своему старшему брату:
— Ты говорил с кем-нибудь до того, как пригнать сюда этот поезд?
— Только с диспетчером. А как же иначе? Мы с ним ведь чаевничали.
— И что он сказал?
— Да все больше слова, которыми я не хочу оскорблять твой слух. В накладных обозначено, что монахи Ксенопского ордена загрузят поезд на дальних складах. Он не задавал лишних вопросов.
Отец Петрид взглянул на второй вагон. Через несколько минут и его загрузят. И приступят к погрузке третьего.
— А кто готовил паровоз?
— Топливная бригада и механики. Вчера после обеда. В бумагах сказано, что паровоз был в ремонте. Это в порядке вещей. Оборудование, то и дело ломается. В Италии над нами все смеются... Ну, само собой, я все сам проверил несколько часов назад.
— А не захочет ли диспетчер позвонить на сортировочную станцию? Где, как он думает, мы производим погрузку?
— Да он уже спал или засыпал, когда я уходил от него. Утренняя смена начнется... — машинист посмотрел на ночное небо, — не раньше чем через час. Ему незачем звонить, если только он не получит телеграмму об аварии...
— Телеграфная связь прервана: в проводку попала вода, — тихо сказал священник, словно разговаривая сам с собой.
— Зачем?
— На случай, если бы у тебя возникли осложнения. Ты больше ни с кем не говорил?
— Нет. Даже ни с одним бродягой. Я проверил все вагоны, чтобы убедиться, не забрался ли кто туда.
— Ну, теперь тебе наш план известен. Что ты о нем думаешь?
Железнодорожник присвистнул, покачав головой:
— Я, знаешь, просто поражен, брат. Как это можно было... все так организовать?
— Об организации позаботились. А как у нас со временем? Это очень важно.
— Если нигде нет повреждений полотна, то можно поддерживать хорошую скорость. Пограничники-югославы в Битоле за взятку на все согласны, к тому же греческий товарняк в Баня-Луке ни у кого не вызовет подозрений. В Сараево или Загребе тоже проблем не будет. Они ловят рыбку покрупнее, и продукты для монахов их не интересуют.
— Я же говорю о времени, а не о взятках.
— Взятки и есть время. Пока сторгуешься.
— Только если будет подозрительно, что мы не торгуемся. Мы сможем добраться до Монфальконе за трое суток?
— При хорошей организации — да. Если где-то и потеряем время, то сможем нагнать днем.
— В самом крайнем случае. Будем двигаться только ночью.