В 1917 году, сразу после Октября, крестьяне Старой Каштановки переделили землю кулаков и местного помещика. Братья в семье были уже в возрасте вполне работников, землю нарезали по числу работников, Балаевым нарезали внушительный кусок. И мой прапрадед, как только началась Гражданская война, отправил троих внуков, самых старших, в Красную Армию. Ждать Деникина и отдать землю назад? Хрен этому Деникину!..
…И семья за считанные годы сначала выбилась из нужды, а потом стала богатеть. Помогало еще то, что властный дед не позволял своим внукам, уже начавшим обзаводиться семьями, отделяться. Жили одним домом, постепенно выстроив большой пятистенок с комнатами для каждой семьи и несколькими печами. Такой суррогат колхоза. Или еще точнее — суррогат коммуны. Конечно, в одном хозяйстве несколько баб, жен братьев моего деда — это еще та постоянная собачья грызня. Хоть глава семьи это всё контролировал, но братья удерживались одним домом только его волей. А иначе было нельзя нормально крестьянствовать. Одиночка-крестьянин — это только в фантазиях городских идиотов, мечтающих уехать в деревню и там вести романтическую жизнь пейзанина. Одиночке может счастье улыбаться год, два, три… Но счастье, оно вечным не бывает. Элементарно — заболел во время какого-нибудь полевого сезона, просто ногу во время пахоты подвернул и труба. Да много чего может с одиночкой произойти, после чего ему останется только с сумой по миру пойти.
И таких на селе было больше одного. Даже при Советской власти, еще до коллективизации, разорялись. Вроде ему земли выделили достаточно, но какой-нибудь несчастный случай, и он уже не может свой надел обработать. Или сам приболел, или с лошадью что-нибудь случилось. И после этого уже остаётся только отдать свой надел в аренду кулаку, а самому пойти к этому же кулаку в батраки. А это постоянная бедность, уже не выпрыгнешь из нее.
Поэтому, когда вам говорят, что кулаки — это такие очень работящие мужики, которые так много работают, что и спят на кулаке, а бедняки ленивые и потому бедные — это всё бла-бла, либо злонамеренная ложь, либо от тех, кто ничего в крестьянской жизни не понимает. Богатство крестьянское — это почти всегда либо преступление, либо везение. Или ограбить кого-нибудь, украсть капитал и от него плясать начать, либо найти клад. Как мой прапрадед — шестеро его внуков стали для него кладом. Когда есть такая бригада на хозяйстве — тебе почти не грозят случайности.
Ничего такого в Старой Каштановке с семьей Балаевых не происходило особенного. Если вокруг есть горемыки-одиночки, то они неизбежно окажутся в батраках. И прапрадед быстро превратился в банального кулака. Шиковал — в сельпо ездил на тарантасе, запряженном четверкой.
Одна проблема была только в семье к началу коллективизации, все четверо братьев, которые уже из армии вернулись (служили все Балаевы) не горели большим желанием, мягко говоря, тянуть крестьянскую лямку в этом хозяйстве. Хозяйство кулацкое, конечно, но впахивать и самим кулакам приходилось от зари до зари. А парни уже жизнь повидали, грамотными после службы были. Кроме того, Советская власть рабочий класс ставила выше крестьянства, и это было правильно. Сейчас выбиться в люди, выражаясь по «старинному», это получить образование и найти высокооплачиваемую работу. Тогда для крестьянина выбиться в люди означало — уйти в город и стать рабочим. До 1927 года, примерно, у крестьянской молодежи такой возможности почти не было, в городах и так была большая безработица, но как только началась индустриализация, по селам и деревням поехали вербовщики, требовались рабочие руки на стройки пятилетки.