Хирт протянул руку в темноту и бесшумно откинул закрывавшую проход тяжелую завесу. Гегель непроизвольно зажмурился — оттуда струился синеватый свет, слабый и холодный, но после совершенной темноты неожиданно слепящий. Эрвину, подрабатывавшему в юности санитаром в анатомическом театре, подобное освещение тут же напомнило покойницкую.
Помещение, в котором оказались Гегель и Хирт, больше всего походило на древнегреческий толос — круглый зал с куполом и колоннадой. Источники света находились где-то в основании толстых колонн, что подпирали собою купол. В центре зала располагалось небольшое ступенчатое возвышение. Там, спиной к вошедшим, стоял высокий человек с длинными седыми волосами. Сначала Гегелю показалось, что это священник в рясе, но, присмотревшись, он понял, что одеяние человека больше похоже на длинный, до щиколоток, хитон — серая ткань свободно струилась вдоль мощного тела, короткие рукава открывали мускулистые предплечья.
— Кто это? — одними губами спросил Гегель у Хирта. Тот покачал головой и упреждающе приложил палец к губам — «слушайте и наблюдайте!»
Человек на возвышении медленно воздел руки вверх, ладонями в сторону каменного свода. Движения его были такими осторожными, словно на ладонях у него покоился прозрачный стеклянный шар.
Внезапно заунывное «у-у-у-у-у-у» стало громче и еще тоскливее. Гегель напрасно пытался определить источник звука — гудение неслось одновременно со всех сторон, резонируя под куполом. У оберштурмбаннфюрера по спине пробежали мурашки.
— Внемлите, отважные воины Арминия! — воскликнул человек в сером хитоне. — Во славу бессмертных деяний я извлек ваши кости из безымянных могил. Ныне силою Донара-громовержца я призываю души героев вернуться в Мидгард. Повинуйтесь мне, воины!
Он говорил на старонемецком, который Гегель понимал с пятого на десятое. Но голос у человека был зычный и раскатистый, и Эрвин поймал себя на мысли, что уже слышал его прежде.
Синий свет, сочившийся из-под колонн, потускнел, и Гегелю вдруг почудилось, что у ног человека в хитоне зашевелились серые змеи. Приглядевшись, он понял, что это струйки дыма, сочившиеся сквозь щели между массивными каменными плитами пола. Подобно змеям, струйки сплетались в клубки, причудливо извивались, вытягивались, пытаясь добраться до верхней ступени платформы. Над головой заклинателя, под самым куполом зала, медленно сгущалось расплывчатое, как клякса, темное облачко.
— Храбрые германцы! Титаны, бросившие вызов мощи Рима! Герои Тевтобургского леса! Я взываю к вам, я повелеваю пасть преградам, отделяющим мир мертвых от мира живых! Вернитесь, чтобы вновь обрести плоть, о великие воины!
«Откуда же мне знаком этот голос? — подумал Гегель. — Не с университетских ли времен? Может быть, кто-то из профессоров вот так же гремел с кафедры?»
Он повернулся к Хирту, но тот, как зачарованный, смотрел на клубящийся на ступенях платформы сизоватый дым. Гегель пожал плечами и, неслышно ступая, двинулся к ближайшей колонне.
Заклинатель тем временем забормотал что-то совсем уже непонятное. Гегелю показалось, что он перешел на какой-то скандинавский язык. Оберштурмбаннфюрер дотронулся рукой до колонны — та была холодной и влажной. Откуда-то из-за толстого, как бочонок, основания шел слабый синий свет. Гегель сделал еще один осторожный шаг — за колонну. Как он и предполагал, источником света была стеклянная колба, прикрытая металлическим колпаком — подобие химической лампы, что сконструировал для подводного флота Рейха Макс Пирани. Колба находилась в небольшой полукруглой нише в стене, заваленной каким-то хламом.
Что это за хлам, Гегель понял лишь через десять ударов сердца — столько понадобилось его мозгу, чтобы справиться с шоком от увиденного.
Это были кости.
Черепа, проломленные, полусгнившие, с черными провалами глазниц, с беззубыми дырами ртов. Длинные берцовые кости, изогнутые дуги ребер, россыпи позвонков — жутковатое ассорти брошенных в беспорядке останков. Иные были выбелены временем дочиста, на других висели сгнившие лоскутья не то одежды, не то плоти. На третьих, музейной сохранности, блестели современного вида металлические бирки. Кое-где среди фрагментов скелетов чернели обглоданные ржавчиной полоски мечей, обломки доспехов. Синеватый химический свет придавал открывшейся оберштурмбаннфюреру картине совершено инфернальный оттенок.
Запястье Гегеля сжали чьи-то холодные пальцы, и он, вздрогнув, крутанулся на каблуках.