— Трус, — сплюнул Лев. — Я так и знал, что ты соскочишь…
— Ты мне свои блатные штучки брось, — сказал Шибанов. — Соскочишь — не соскочишь… Где ты сейчас пистолеты возьмешь — это первый вопрос. Они все в оружейке под замком. И как потом буду все это Жерому объяснять — это вопрос номер два.
— Почему ты решил, что объяснять будешь ты? — прищурился Гумилев. — Да в общем-то какая разница — все равно ты струсил.
Капитан взбеленился.
— Потому что объяснять будет тот, кто останется в живых. А у тебя шансов нету, салага!
— Ну, вот и давай проверим! А оружейка, замок — это все разговоры в пользу бедных. Или тебя не учили вскрывать замки?
— Думаешь, взял меня на слабо? — криво усмехнулся Шибанов. — А ты понимаешь, что с нами сделает начальство, когда узнает про твою дурацкую затею? Я сейчас даже не Жерома в виду имею…
— Я же говорил, что ты трус, — повторил Лев упрямо. — Какая разница, чего ты боишься — пули или выволочки от начальства. Хотя выволочки даже как-то унизительнее…
— Поговори у меня еще, умник, — с угрозой сказал Шибанов. — Тебе хорошо — дальше Магадана все равно не пошлют. А с меня погоны снимут и в штрафбат отправят.
При этих словах он вспомнил закадычного приятеля Лешу Бричкина, вызвавшего на дуэль своего командира. Воспоминание это его расстроило: выходило, что он, Шибанов, сейчас ведет себя как Лешин комполка, трус и мерзавец.
— Что ж, — пожал плечами Гумилев. — Дело твое. Но я оставляю за собой право рассказать Кате о том, как ты струсил принять мой вызов.
Капитан одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и схватил соперника за грудки.
— Только посмей, вошь лагерная!
Гумилев улыбнулся ему в лицо. Кровь тоненькой струйкой стекала из его разбитого носа.
— Вот ты и заговорил на своем языке, гражданин начальник.
Шибанов отбросил его в сторону.
— Ладно! Ищешь смерти — я тебя отговаривать не стану. Пошли за пистолетами.
Солдатика, стоявшего на посту у оружейки, сняли беззвучно и чисто — пригодились уроки Жерома. Парень даже не успел понять, что происходит, а очнулся уже связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту.
— Под трибунал пойдем, — прошипел Шибанов Гумилеву, — нападение на часового — это тебе не у Пронькиных плюшки тырить…
Лев презрительно усмехнулся — видимо, считал, что на фоне предстоящей дуэли беспокоиться о столь мелком правонарушении глупо.
— ТТ, «Маузеры» или "Наганы"? — спросил он, не оборачиваясь.
— Предоставляешь мне право выбора оружия? — хмыкнул Шибанов. — Очень благородно с твоей стороны. Что ж, если дуэль у нас американская, то стреляться будем из револьверов.
Гумилев протянул ему пару "Наганов".
— Проверь, — сухо сказал он.
Шибанов крутанул барабаны, пощелкал спусковым крючком.
— Все в порядке.
— Держи, — Лев высыпал ему в ладонь горсть патронов. — Заряжай.
— Слушай, что это ты вдруг раскомандовался?
Гумилев сноровисто загонял патроны в барабаны своих револьверов. На Шибанова он даже не посмотрел.
— Ты когда-нибудь дрался на дуэли, капитан?
— А что? Можно подумать, ты у нас профессиональный бретер!
— Я дрался на трех дуэлях. И все три выиграл.
— Ого! — насмешливо протянул Шибанов. — И все они были на револьверах?
— Последняя была на топорах, — спокойно ответил Лев. — В Медвежьегорске, в лагере. Мы там валили лес, поэтому и оружие выбрали соответствующее. Расстояние — пятнадцать шагов. У каждого по два топора, заточенных так, что ими можно было бриться. Бросали по очереди, и по условиям дуэли, следовало стоять неподвижно. Ты бы смог сыграть в такую игру, капитан?
— И что ты сделал со своим противником? — недоверчиво спросил Шибанов. — Убил?
— Нет, — сказал Гумилев. — Он проиграл, потому что испугался и дернулся.
Пока они готовили револьверы, луна успела юркнуть за чернильную тучу. На расстоянии вытянутой руки человеческий силуэт размывался, превращаясь в сгусток мрака.
— Предлагаю стреляться на двадцати шагах, — сказал Лев. — Иначе только всех перебудим, а вопрос наш так и не решим.
Он сказал это так, что у Шибанова по спине пополз холодок. "А ведь он запросто может меня убить, — подумал капитан. — Повезет дураку — и привет, Александр Сергеевич! Вон Дантесу как подфартило на Черной речке!"
— Тридцать шагов, — сказал он решительно. — Это в два раза ближе, чем до мишеней, а в них мы оба с двух рук стрелять навострились.