Роман Попель. Блокадный дневник[1]
Я родился 5 апреля 1932 года в доме, который в литературных кругах называют «домом Блока» (улица Декабристов, 57). В нем поэт с перерывами прожил девять лет (с июня 1912 года) и в 1921 году скончался. Квартира, в которой жила моя семья (состоявшая в основном из «бывших»), находилась этажом выше, но в начале 1930-х ее поменяли на более просторное помещение в том же доме. С тетушкой Александра Блока М. А. Бекетовой в близких отношениях находилась моя бабушка О. В. Попель, а моя мать часто бывала у них в гостях, поэтому при создании Музея-квартиры Блока она выступала в роли консультанта.
Точную дату своего рождения я указал по той причине, что ровно через десять лет, 5 апреля 1942 года, на Ленинград был произведен самый разрушительный за все годы войны налет немецкой авиации. Этот день совпал с православной Пасхой и 700-летней годовщиной знаменитого Ледового побоища (5 апреля 1242 г.). Возможно, это обстоятельство учитывалось фашистским командованием. Мне же этот день запомнился как первая в жизни, хотя и небольшая, но круглая дата, день безрадостный, но закончившийся благополучно.
Из Ленинграда я эвакуировался вместе с матерью в июне 1942 года. Плыли через Ладогу в караване из семи крошечных катеров, два из которых, изрешеченные пулеметным огнем немецких истребителей, затонули. Местом пребывания нам определили Башкирию, вернее, маленький хутор в 80 км от Уфы, где мы жили в полуразвалившейся мазанке. Когда кончились вещи (одежда, посуда), которые мать обменивала на картошку у полуголодных хуторян, мы поняли, что вторично избежать голодной смерти в подобном «медвежьем углу» при всем желании нам не удастся.
Помогло письмо от дяди, который тоже эвакуировался с семьей из Ленинграда в Калининскую область чуть позднее нас. Он прислал так называемый «вызов», своего рода пропуск, без которого во время войны нельзя было переехать с одного места на другое, а тем более приобрести билет на поезд.
В Ленинград вернулись в августе 1944 года. С трудом отбили от негодяев-мародеров одну комнату в нашей бывшей довоенной квартире. Школу закончил в 1949-м и в том же году поступил в Ленинградский университет на китайское отделение восточного факультета. Красный диплом об его окончании получил в 1954 году.
С этого времени судьба связала меня на всю жизнь с геологами, вместе с которыми бросала на различные континенты. Всего я провел за границей двенадцать лет: работал в Пакистане, Иране и Индии, недолго в Китае, Бангладеше, Австралии и других странах.
Работал переводчиком (английский язык), руководителем групп специалистов (эксперт ООН, Индия). В длительных поездках меня сопровождали жена и дети.
Мое постоянное место работы (вплоть до выхода на пенсию в 2001 году) — Всероссийский геологический институт (ВСЕГЕИ). Должность — ученый секретарь по зарубежным связям.
В 1990-е годы увлекся переводами с английского языка детективов. Всего в моих переводах опубликовано 15 романов и около 35 рассказов.
30 января 1942 г. Сегодня случился в соседнем доме пожар. Я с Тайстой[2] выходили смотреть его, в это время ворвались моряки. На руках один нес старика, рядом с другим шла девочка. Я побежал звать бабушку. Бабушка пришла и сказала, чтобы моряки отнесли их в холодную комнату. Тем временем пришла мама. Она получила хлеб, стояла за ним с 11 часов утра до 6 часов вечера. Мы сразу накинулись на хлеб и стали есть, а то мы два дня сидели без хлеба. Девчонка оказалась глухой, звали ее Люся. Вчера к нам пришел управдом и сказал, что к нам вселят еще двоих мать и сына, они оказались Гардины.[3]
31 января 1942 г. Сегодня ночью мы совсем не спали. Три раза приходила девчонка к нашим дверям и ревела, что ей холодно. Из соседней комнаты голосил старик, он оказался еврей. Потом он приходил к нашим дверям и кричал, чтобы мы его пустили к нам. Он был только в нижнем белье, а девчонка без пальто. Утром я ходил с Жучкой во двор и чуть не задохся от дыма. В глаза летел пепел, а снег весь был черный. Я сходил с Жучкой на улицу и посмотрел дом. Он горел уже целым, со всех сторон, горел и первый этаж. Сегодня хлеб был без очереди. Девчонка целый день торчала у нас, ночью она нагадила в ванной на полу. В тот день, когда их к нам вселили, у нас перестала действовать уборная, наверное, они ее испортили. Пришлось делать на бумажку, а потом выбрасывать на улицу. Днем я с дядей Борей[4] сходили на Пряжку за водой.
1 февраля 1942 г. Сегодня мне не хотелось очень вставать. По я встал и пошел с Жучкой смотреть пожар. Дом («Дом сказки») уже сгорел и только кое-где дымился. Пожарные уже уехали. Тетя Оля[5] сегодня нам больше читала. Пришла мама, и мы стали пить кофе. Вдруг у нас во дворе повалил дым из окна Соколовых. Все засуетились, Наташа[6] заревела. Дядя Боря побежал помогать Благовещенским[7], помогать вытаскивать вещи. Оказалось, что у Соколовых загорелась квартира. Мария Семеновна схватила подушку и треснула по горящей кровати. Пламя пыхнуло сразу ей в лицо и обожгло его. Пожар скоро был потушен. Вечером мы пили чай и нашли, что вода пахнет навозом. После бабушка месила тесто, а я с Наташей чистил изюм.
2
Финский мальчик, чуть младше меня. После 1917 г. нашу большую квартиру «уплотнили» и в одну комнату поселили стариков-финнов Матвея Ламбертовича Кемпаса и его жену. В блокаду они умерли, и комнату заняла их дочь Лиля с сыном Тайстой.
3
Владимир Ростиславович Гардин (1877–1965) — народный артист СССР (с 1947 г.). Когда сгорел «Дом-сказка», его первую жену и сына временно поселили в нашу квартиру. «Дом-сказка» — доходный дом на углу Английского пр. и ул. Декабристов, причудливая смесь северного модерна и «национального стиля».
5
Так в детстве мы называли бабушку Ольгу Викторовну Попель (1878–1950), урожденную Висс. По матери она приходилась племянницей Николаю Николаевичу Пунину, в 1920—1930-х гг. мужу А. А. Ахматовой.