Завтра отработаете за то, что вышли без разрешения.
«За то, что издевались надо мной их не накажут, – Пантера по стеночке встала. – И не издевались, а развлекались.
Несчастные они, несчастные».
— Пойдем, тебя приготовят на ночь с Ахиллом, – Ифигения упорно не произносила теперь «Пантера».
Она вышла, уверенная, что строптивая последует за ней.
Под сводами казармы разносились радостные голоса Ванессы и ее подруг:
— Строптивая больше не строптивая.
Она унизилась, целовала нам ноги!
— Целовала им ноги! – эхом отзывались рабыни из клеток.
Хоть какое развлечение для гладиатрикс на скучный вечер.
Под струей воды две девушки тщательно вымыли Пантеру, смыли кровь с ее губ.
Растерли просвечивающееся тело благоухающим маслом.
Затем Пантера облачилась в полупрозрачную тунику.
По волосам рабыни пустили золотой ободок, на ногах блестели серебряными пряжками изящные сандалии.
— Это не твое, вернешь все утром, – рабыня пояснила, словно Пантера сама это не понимала, что ей не оставят ни золотой ободок, ни одежду.
Пантера удивилась, когда ей поднесли закрытые носилки.
Четыре рослых раба в дорогих одеждах должны были отнести к Ахиллу.
— Не ради тебя, а из уважения к Ахиллу, – снова пояснили Пантере. – К Ахиллу дамы пешком не ходят.
Строптивая легко присела в носилках, задвинула шелковую занавеску.
Ифигения покачала головой:
«Она только что целовала ноги рабыням, унижалась, а теперь ведет себя, как жена сенатора.
Ничто ее не берет, строптивость остается.
Посмотрим, как она проживет завтрашний день.
Гладиатрикс беспощадны к тем, кто унижено целовал ноги.
С традицией не поспоришь». – Ифигения сделала свою часть дела – отправила рабыню к Ахиллу, проследила, чтобы она оказалась в паланкине, а дальше – не ее забота до утра.
Обратно принесут или приведут строптивую слуги Ахилла.
Дом сенатора Ахилла не впечатлил строптивую, по крайней мере, так казалось рабам со стороны.
Пантера под присмотром двух рабынь прошла в широкий зал.
Ни разу не оглянулась на драгоценные амфоры, на мраморные статуи, на величественную позолоту.
— Наверно, она девственница, поэтому ни о чем не думает, кроме, как о предстоящей ночи.
От страха бедняжка закаменела, лицо неподвижное. – Агрофена шепнула Диадеме.
— Может быть, боится, что не выйдет живая, – Диадема с жалостью посмотрела на строптивую. – Худая, избитая, она не выдержит ночь любви с нашим господином.
Почему Ахилл выбрал именно ее?
— Наверно, ему понравились ее белейшие волосы и кожа, и зеленые изумрудные глаза, – Агрофена заглянула в черные глаза Диадемы. – Не повезло девушке родиться с оригинальной внешностью.
— В ее краях все белые и с зелеными глазами, – Диадема знала, о чем говорит.
Она часто видела рабынь с белыми волосами и зелеными глазами. – Не повезло ей в одном: что ее продали и купили.
Да, не выдержит она со своей худобой, не перенесет ночь. – Диадема перенесла внимание на вазу с фруктами.
Нужно успеть до прихода хозяина стянуть из вазы парочку сочных фиников.
Ахилл возлежал на мраморной скамье, покрытой шкурой льва.
Он увлеченно беседовал с низким горбатым рабом.
Раб постоянно кланялся и шептал на ухо Ахилла.
Изредка горбатый поглядывал на строптивую и хихикал.
— Ступай, Адриано, – наконец, Ахилл небрежным взмахом холеной руки отпустил раба.
Горбатый ушел не сразу: он упал на колени, целовал ноги Ахилла, а, когда посчитал, что достаточно показал свою рабскую преданность, отошел от ложа.
Пантера содрогнулась:
«Я целовала ноги гладиатрикс не по своей воле, а горбатый раб делает это с удовольствием, хотя Ахилл его и не заставлял».
Горбатый, когда проходил мимо Пантеры мерзко улыбнулся и ущипнул ее за правую ягодицу.