— Она погубит любого, – лицо трактирщика исказилось в страшной улыбке.
— Сегодня вечером ты придешь к Базилю?
Соберутся достойные мужчин! – Kioko шепнул, чтобы его не услышали подчиненные.
— К Базилю? Кто это? Ах, Базиль, продавец устриц.
Базиль, так Базиль.
Что Базиль, что Lucio, все одно. – Claus закрыл за стражниками и блондинкой дверь.
— Пропала мечта моего детства.
Нет, не пропала, а осталась по-прежнему, мечтой.
Кто знает, может быть, когда-нибудь она снова вернется в мой трактир.
Когда-нибудь, но не при моей жизни! – Claus открыл бутылку дорогого легкого вина, залпом ее выпил, закусил устрицами и виноградом. – Ишь ты, устрицы сомлели, виноград потерял первозданную свежесть, - он повторил написанное прекрасной блондинкой. – Что господа находят в устрицах и винограде?
Прав Lucio, мне не понять благородных.
И Kioko тоже прав, что эта блондинка не для меня.
Все правы, один я только неправ. – Вино слегка шумело в голове, но нужного состояния отрешенности от мира не давало.
Claus прибегнул к проверенному способу: приложился к ведру с ромом.
Закусил почти не протухшей свининой.
— Я рано поднимаюсь, я не сова, – Claus подобрал голубое платье, от которого отказалась блондинка. – Просыпаюсь за час до восхода Солнца, и тут же начинаю переживать, что день не удастся, что все будет плохо, и мои доходы упадут.
А у Andre мерзко пахнут ноги, когда он волнуется, запашок хуже, чем от кислой капусты.
Я не Andre, я другой, и когда открываю рот, то говорю только умное, или принимаю в рот пищу.
Если вижу у друзей недостатки, то сразу об этом говорю громко и всем.
Почему я суетлив на кухне, перемываю посуду, и часто нюхаю продукты и одежду? – Claus понюхал голубое платье.
Ему показалось, что оно хранит благоухание рук блондинки.
Трактирщик разделся перед зеркалом догола, долго разглядывал свое отражение и стался довольным. – Блондинка, почему я ей не понравился?
Она разбила мое сердце, а я уже не помню, как она выглядит.
Помню только блистательную красоту, ослепительное изящество, а остальное забываю.
Не хочу даже думать о ней! – Claus с трудом натянул на себя белые чулки, из подаренных управляющим лавкой дорогой одежды.
К чулкам добавил кружевные белые трусики.
Одежда отчаянно мала для него, но с треском налезала. – Никакого нет вкуса у Lucio.
Врет он все.
Разве под полупрозрачное голубое платье одевают белое нижнее белье?
Я простой трактирщик, но понимаю, что так нельзя. – Claus погрозил своему отражению пальцем. – А, может быть, я больше понимаю в красивом, чем понимает Lucio?
Блондинка облагородила меня? – Безутешный трактирщик выпил еще рома, с треском натянул на себя голубое изящное платье за две тысячи золотых экю.
Не заметил, что платье лопнуло на спине, поэтому и налезло на него.
Выполз из подвала, в зале забрался на стол и попытался станцевать.
Свалился со стола, но танец продолжил среди скамеек.
И казалось трактирщику, что танцует он замечательно, и сам он потрясающий мужчина, и поэтому чувство облегчения вытесняло остальные чувства.
Дальше Claus пил без меры.
Перед открытием трактира Andre нашел хозяина заведения в луже блевотины и рома посреди зала.
— У Lucio и у Базиля Claus побывал, их влияние, – Andre принес лед из короба, насыпал на спину хозяина. – Голубое платье дорогое, для аристократок, не меньше, чем две тысячи золотых экю стоит, и женское нижнее белье фирменное. – Andre не так прост, как выставлял себя в трактире перед посетителями. – Все испоганил Claus, все безвозвратно испорчено.
Но это его, хозяйское дело, поступает так, как хочет! – Andre почувствовал прилив жалости и уважения к хозяину.
— Рембрандт! Венера! – Claus дергался под таящими кубиками льда, булькал.
— Привет, красавчик! Очнулся? – Andre запустил руку в волосы трактирщика. – Будет нам и Венера, будет и Рембрандт.
Пора открываться! – На этом Andre поставил точку.